|
Еще дальше высились здания центральной части города, и над всем этим господствовал остроконечный шпиль кафедрального собора. Троллейбусы и автобусы с мягким жужжанием катились вниз или с ревом ползли вверх. Вереница легковых автомобилей, то растягиваясь в узкую ленту, то сбиваясь в кучу, двигалась по шоссе, следуя его причудливым изгибам. На тротуарах царило оживление. Пересекая шоссе, Диксон чувствовал, как эта уличная толчея вливает в него бодрость, поднимает его дух и необъяснимое радостное волнение растет и ширится в его груди. Не было решительно никаких оснований предполагать, что предстоящий вечер в доме профессора принесет ему что-нибудь интересное. Будет скучища, обычная скучища в соединении с чем-нибудь непредвиденным, но не менее скучным. И все же в эту минуту он был не в состоянии этому поверить. Ведь вот приняли же наконец его статью, и, быть может, это положит начало удаче – той удаче, которая ему так позарез нужна. Быть может, он познакомится у профессора с интересными людьми. А если нет – они с Маргарет позабавятся, перебирая по косточкам всех присутствующих. Нужно постараться, чтобы она не скучала, а присутствие посторонних значительно облегчит эту задачу. В чемодане у него лежала маленькая книжечка стихов одного современного поэта, которую он считал в душе весьма мерзкой. Он купил эту книжечку сегодня утром, чтобы сделать Маргарет небольшой сюрприз. Этим подарком он проявит внимание и заботу, а выбор стихов должен польстить изысканности ее вкуса. Внезапно он почувствовал знакомую сосущую тоску под ложечкой, вспомнив, что написал на форзаце, но радостно приподнятое настроение помогло подавить тревогу.
Глава IV
– Конечно, здесь дело не в аккомпанементе, как вы сами понимаете, – сказал Уэлч, раздавая нотные листки. – Тут главное – пенис. Каждая партия безупречна. Безупречна, – с яростью повторил он. – Без преувеличения можно сказать, что полифония достигла величайших высот, достигла, можно сказать, вершины в этот период, а потом начался упадок. Достаточно взять хотя бы такое, к примеру, произведение, как… ну, скажем, как этот гимн: «Вперед, христовы воины!» Ведь это же типичное… типичное… – Мы ждем тебя, Нед, – сказала миссис Уэлч из-за рояля. Она заиграла медленное арпеджио, усердно помогая себе педалью. – Ну как? Все готовы? На Диксона со всех сторон поплыло усыпляющее жужжание – все участники концерта принялись мурлыкать себе под нос свои партии. Миссис Уэлч присоединилась к ним, поднявшись на невысокую эстраду, выстроенную в глубине музыкального зала, и встала рядом с Маргарет – вторым сопрано. Маленькая, запуганного вида женщина с жидкими каштановыми волосами была единственным контральто. Рядом с Диксоном стоял его коллега – историк Сесил Голдсмит. Его грубоватый тенор обладал достаточной силой – особенно на верхних нотах, – чтобы заглушить любые звуки, которые счел бы необходимым издать Диксон, если бы его к этому принудили. Позади них и несколько в стороне стояли три баса: местный композитор, скрипач-любитель, временами выручавший городской оркестр, и Ивен Джонс. Диксон пробежал глазами гирлянду черных точек, которые весьма резво, как показалось ему, то лезли вверх, то скатывались вниз, и с облегчением убедился, что все исполнители будут петь одновременно. Он только что пережил уже небольшой конфуз во время исполнения какой-то чепухи, написанной, кажется, Брамсом, которая начиналась с теноровой партии. Секунд десять или около того один-единственный тенор – точнее, один-единственный Голдсмит – вел эту партию, дважды совершенно умолкая на коварных паузах, в то время как застигнутый врасплох Диксон продолжал молча разевать рот. Теперь он осторожно старался вторить Голдсмиту, тихонько напевавшему мелодию, и с удовлетворением убедился, что получается отнюдь не плохо, скорее даже мило. |
