Его смущенное признание о равнодушии жены в спальне свидетельствует, что его интересует только одна женщина — Энн. Иначе, почему он столь беспокоился из-за ее неприветливости?
Боюсь, я мало ему помог.
Я верчу в руках маску. И снова думаю о Шарлотте в театре: поблескивающий серебром шарф на голове, соблазнительный шелест платья, грудь, словно жемчуг, мерцавшая в тусклом свете.
Две двери — в гардеробную и в спальню — разделяют нас. Два куска красного дерева, две агатовые ручки, два медных замка. Несколько шагов, которые я бы мог сделать за секунды. Шарлотта лежит без сна и ждет меня?
Я думаю о том, что могу войти в комнату и смотреть, как Шарлотта снимает свою противную ночную рубашку (портновский эквивалент твердого красного дерева). Как поднимает руки, чтобы завязать маску. Ее кожа таинственно мерцает в огоньках свечей. Она…
Довольно!
Я знаю, что, скорее всего, моя разъяренная жена закуталась в одеяло (она имеет такую привычку) и крепко спит, время от времени издавая звук, не совсем похожий на храп.
Я устраиваюсь на узкой постели и готовлюсь к долгой ночи в одиночестве.
В воскресенье мы встретились за завтраком. Мы убийственно вежливы друг с другом. Затем мы отправляемся в церковь, где являем собой картину супружеского счастья, не сверхнежного, но очень фешенебельного.
Шарлотта
Погода к понедельнику, наконец, прояснилась, и мы с Энн, обменявшись с утра записками, договариваемся, что сначала я пошлю карету к ее дому. Я боюсь, что, если Энн приедет сюда, Шад может запретить поездку.
Я мну в руке последнюю записку Энн, когда в маленькую столовую, где я завтракаю, входит Шад. Я от огорчения не могу на него смотреть, но замечаю, что у него темные круги под глазами и усталый вид. Мне бы радоваться, что он, как и я, провел бессонную ночь, но чувствую только печаль.
Он смотрит на меня с глубоким подозрением:
— От кого это?
Не суйте свой нос в чужие дела, сэр, и, кстати, доброе утро, хочется мне сказать, но вместо этого я честно отвечаю:
— От Энн.
И бросаю записку в камин прежде, чем Шад требует показать ее.
— Так и я поверил. Как вижу, вы считаете необходимым уничтожить улику.
— Ошибаетесь. А что, вы хотели пустить бумагу на папильотки?
— Очень смешно. И что вы собираетесь делать сегодня, мэм?
— Я хотела бы навестить старую служанку которая живет в Камден-Таун, сэр. — Я отрепетировала эту фразу перед зеркалом. И невинно хлопаю ресницами. Плохая я лгунья. — Я могу взять карету?
— Камден-Таун? Приятное место. Возможно, мне следует сопровождать вас? — Он многозначительно смотрит на чайник.
Если бы я собиралась навестить старую служанку, то скорее взяла бы с собой чучело огородное, чем Шада. Я игнорирую его молчаливую просьбу налить ему чаю.
— Это очень любезно с вашей стороны, сэр, но мы будем говорить исключительно о женских проблемах. Она недавно родила.
— Вы сказали, что она старая, — атакует он.
— Старая в смысле бывшая служанка.
— Весьма убедительно, — бормочет Шад и наливает себе чай. Немного кипятка и много заварки. Он отодвигает чашку. — В таком случае вам нужно ехать одной. Я попрошу Робертса узнать, есть ли у экономки питательное желе или что-нибудь в этом роде, что вы сможете взять с собой.
— О, пожалуйста, не беспокойтесь, сэр.
— Уверяю вас, тут нет никакого беспокойства. — Он с отвращением смотрит на свой чай.
— Я велю принести кипяток, — говорю я страдальческим тоном, будто мне предстоит покорить несколько горных вершин.
— Не стоит. |