— Отвечать на частные объявления — не значит публиковаться.
Он рассмеялся. Его смех был искренним, теплым и шел прямо от сердца. Он омыл меня, словно весенний дождь, я расслабилась и тоже засмеялась.
— Но я действительно публикуюсь, — возразил он. — Печатаю статьи, исследовательские работы.
— К чему лукавство?
— «Лукавство»? Интересные слова вы употребляете!
— Книги всегда были моим утешением, — сказала я с издевкой, хотя это и было правдой.
Кто-то осторожно постучал в дверь. Освальдо открыл ее, и официант вкатил в номер столик с запотевшим кувшином и двумя коктейлями в кокосовой скорлупе с розовыми зонтиками и украшениями из ананасов. Они были такими красивыми, что хотелось их сфотографировать.
Когда официант удалился, Освальдо протянул мне напиток в кокосовой скорлупе и сел на диван.
Я глотнула ледяную смесь. Она была сладкая и фруктовая. Всего час назад я чувствовала себя не в своей тарелке, зато сейчас радовалась собственной восхитительной хитрости и наслаждалась вниманием потрясающего мужчины, живущего в шикарной хате.
— Я почти уверена, что это напиток потерянного поколения.
— Вы так и не рассказали, о чем вы пишете.
Хотя я до сих пор не оправилась от критики Себастьяна, мой ответ прозвучал жизнерадостно:
— Рассказы с политическим подтекстом.
Освальдо наклонился поближе и пристально взглянул на меня:
— То есть политические триллеры? Как у Ле Карре и Круза Смита?
Я никогда не читала книг этих авторов, однако сомневалась, что в их романах речь шла о зомби.
— Не совсем. Я использую элементы сверхъестественного, чтобы показать различные стороны нашей жизни — добро, зло, бессознательное, подсознательное и так далее.
Освальдо широко улыбнулся. У него был большой, чувственный, красивый рот, и с этого момента собеседник показался мне еще более привлекательным.
— Значит, ужастики, — уточнил он. — Вы во все это верите? В чудовищ, призраков, вампиров?
Я не собиралась тратить время на защиту своего творчества перед человеком, который предпочитал более привычные литературные жанры, поэтому сказала только:
— Я не считаю себя суеверной, но у мифов есть свое предназначение. Они символизируют наши тревоги и страхи и объясняют их так, как это не может сделать наука.
— Вы так считаете? — изумился он. — И какое же предназначение у лохнесского чудовища?
Ну вот, теперь он дразнится!
— Вам понравился новый роман Себастьяна? Если да, то знайте — мы с ним работаем в совершенно разных стилях.
— Я об этом догадываюсь, — сказал Освальдо. — Я пришел на этот вечер, потому что меня заинтересовало его творчество. Я много слышал о нем. Но пока еще не успел прочитать роман.
— Критики от него в восторге, — заявила я, решив таким образом воздержаться от комментариев по поводу книги Себастьяна.
— Это правда, — согласился Освальдо. — Он слишком расчетлив для писателя, такой весь из себя влиятельный. Он всегда такой?
— Значит, вы предполагаете, что я хорошо его знаю? — спросила я.
Освальдо глотнул коктейля.
— Э-э… Ну да, так мне показалось.
И вдруг мне все стало ясно.
— Я-то думала, вы пригласили меня сюда, потому что вас заинтересовали я и мое творчество. А вы просто хотели расспросить о Себастьяне! — Моя грудь прямо-таки осела от стыда. Я быстро проглотила остаток коктейля — мои мозги при этом просто заледенели, что, впрочем, было вполне подходящим состоянием для данной ситуации. |