Дочка высвободила вторую руку и стала яростно тянуть за рукав. Он отвернулся, а повернувшись обратно, обнаружил, что плащ уже валяется на полу и Кьяра наклоняется, чтобы поднять его.
Наконец она зашла на кухню и подставила ему щечку, которую он с нежностью поцеловал.
Она подошла к холодильнику, открыла его и, нагнувшись, стала внимательно изучать содержимое и достала лежавший у дальней стенки бумажный сверток с сыром. Она выпрямилась, взяла из ящика нож и отрезала себе огромный кусок.
– Хлеба хочешь? – спросил он, доставая с верхней полки пакет с булочками. Она кивнула, и они заключили сделку; он получает толстый кусок сыру и за это дает ей две булочки.
– Па, а сколько платят полицейским в час?
– Точно не знаю, детка. Они получают жалованье, но иногда в их рабочей неделе оказывается больше часов, чем у обычных офисных служащих.
– Это когда преступлений много или когда надо за кем‑то следить?
– Да.
Он кивнул в сторону сыра, и она отрезала и молча протянула ему еще один кусок.
– А еще когда они разговаривают со свидетелями или подозреваемых допрашивают и всякое такое, правильно? – продолжила она, явно не собираясь оставлять эту тему.
– Да, – подтвердил Гвидо, недоумевая, к чему она клонит.
Кьяра тем временем прикончила вторую булочку и запустила руку в пакет за третьей.
– Если ты съешь весь хлеб, мама тебя убьет. – Эта угроза повторялась в их доме так часто, что звучала уже почти ласково.
– И все‑таки, сколько, как ты думаешь, будет получаться в час? – спросила она, не обращая на него никакого внимания и разрезая булочку пополам.
Он решил назвать хоть какую‑то сумму, учитывая, что сколько ни скажи, столько дочка и попросит.
– Думаю, не больше двадцати тысяч лир в час, – проговорил он и тут же спросил: – А что?
Он знал, что именно этого вопроса ожидала Кьяра.
– Ну, просто я поняла, что тебе будет интересно узнать побольше об отце Франчески, – вот и расспросила кое‑кого. А еще я подумала: раз уж я выполняю работу полицейских, значит, мне должны оплатить мое время.
Изредка наблюдая в собственных детях подобные замашки, он жалел, что Венеция имеет тысячелетнюю коммерческую историю.
Он ничего ей не ответил, так что Кьяре пришлось перестать жевать и взглянуть на него:
– Так что ты думаешь по этому поводу?
Он помолчал немного и ответил:
– Я думаю, все будет зависеть от того, какую информацию тебе удалось добыть. Не станем же мы платить тебе зарплату независимо от того, что ты выяснила, как настоящему полицейскому. Ты у нас нечто вроде внештатного сотрудника, и, значит, тебе положено платить исходя из ценности данных.
Минуту‑другую она обдумывала его слова и, уяснив ход его рассуждений, кивнула:
– Идет. Значит, я рассказываю тебе все, что выяснила, а ты говоришь мне, сколько это будет стоить.
Брунетти не мог не восхититься ловкостью, с которой она обошла основной вопрос – собирается ли он вообще платить ей за информацию, и повела разговор так, словно сделка вроде как уже заключена и осталось только оговорить детали. Что ж, ладно.
– Ну, рассказывай.
Кьяра приняла самый что ни на есть деловой вид, отправила в рот последний кусочек третьей булки, вытерла руки о кухонное полотенце и уселась за стол, сцепив пальцы.
– Мне пришлось поговорить с четырьмя разными людьми, прежде чем я узнала что‑то стоящее, – начала она таким серьезным тоном, будто давала показание в суде или выступала по телевизору.
– И что же это за люди?
– Во‑первых, девочка из школы, где Франческа учится сейчас; во‑вторых, учительница из моей школы; потом одна девочка тоже из моей школы и еще одна, с которой мы вместе учились с пятого по восьмой. |