Я отвернулась от Ральфа и стояла молча, погруженная в свои мысли, ничего не замечая вокруг.

Что я могла ответить? Леди Сандерс нарисовала, в общем, верную картину. Все факты правдивы. Оценка же их у каждого может быть своя. Какова она у Ральфа, я не знала…

То, что он сказал после некоторого молчания, взбудоражило меня еще больше.

— А затем я спросил у леди Сандерс, как называлась деревня, в которой вы с Томми жили сразу после женитьбы? И она назвала ее.

Теперь меня охватил настоящий страх.

— И ты поехал туда? — прерывающимся голосом спросила я.

— Да, Гейл, я поехал туда.

Я отступила на несколько шагов от скамейки, он продолжал сидеть. Мне казалось, от него исходит какая-то угроза, как вчера от Роджера, когда тот оскорблял меня в библиотеке.

— Жена викария хорошо помнит тебя, — сказал Ральф.

— О Боже! — Я прикрыла глаза. — О Боже, зачем ты…

Когда я вновь открыла глаза, он стоял рядом, наклонившись надо мной. С удивлением и гневом в голосе он спросил:

— Чего ради… Какого дьявола ты делаешь секрет из этой истории?.. Это тебя не порочит, а красит, Гейл… Что позорного в том, что после смерти сестры ты усыновила ее ребенка? Что здесь плохого, черт возьми?

Я сжала кулаки. Неужели он не понимает? Даже он, чья жена тоже умерла при родах, не может понять!..

— Я поклялась Деборе, — сказала я, — что никогда не открою Никки тайну его появления на свет. Не проговорюсь, что он незаконнорожденный… Что не мой сын… потому что он мой сын, слышишь? С того мгновения, как Дебора передала его в мои руки, он мой! А моя сестра мертва, и единственное, что я могу сделать для нее… для ее памяти… дать ребенку всю любовь, на какую способна, и охранить от любых пересудов и сплетен, которые могут испортить ему жизнь. — Я посмотрела прямо в лицо Ральфу, — Имею я на это право или нет?.. Даже мать Томми не подозревает, что Никки — сын моей сестры. Благородный Томми не говорил ей этого. Никто не знает, что Дебора приехала к нам за четыре месяца до рождения ребенка и попросила о помощи… Никто, кроме нескольких людей, — добавила я с горечью, — которых ты посчитал необходимым разыскать и допросить, как в суде.

— Я не стал бы их разыскивать, Гейл, — тихо и спокойно возразил Ральф, — если бы ты доверилась мне. Сама открыла всю правду.

— Почему я должна была это делать? — резко сказала я, но что-то в его лице заставило меня сбавить тон, и я продолжала более миролюбиво:

— Ведь сестра взяла с меня слово… Я поклялась ей…

После некоторой паузы, в течение которой Ральф не сводил с меня глаз, он сказал:

— Твоя тетушка и кое-кто еще в Хайгейте неохотно говорили со мной на эту тему. Никто не проговорился, что Никки не твой сын. В том числе жена викария.

— Тогда как же ты узнал?

— Отправился на местное кладбище и нашел там могилу Деборы Лонгверт. Она умерла двадцать второго декабря 1810 года… В тот день, когда, по твоим словам, родился Никки.

Я ничего не могла возразить, только беспомощно потерла виски.

— Насколько я понимаю, — спросил он, — мой кузен Джордж — отец Никки?

— Да, — ответила я. И торопливо заговорила, словно желая поскорее высказаться и уже больше не возвращаться к этому:

— Они были влюблены друг в друга, он обещал, что женится на ней.