Часа через два после того, как загасила свечу, я услышала негромкий стук в дверь и еле слышный щелчок замка. Приподнявшись на постели, я молча смотрела на высокую фигуру со свечой в руке.

— Гейл, — тихо сказал Ральф. — Еще не спите?

— Нет, — ответила я шепотом.

Он отнял руку, заслонявшую пламя, бесшумно подошел ко мне, поставил свечу на столик и сел на край постели.

— Где вы были? — спросила я.

— Нужно было найти Роджера.

— О!

Я не стала ничего больше спрашивать, так как по его тону поняла, что на эту тему он говорить не хочет.

— Извини, что так поздно, — сказал Ральф, наклоняясь и касаясь губами моих волос. — Боялся, ты уже спишь.

— Тогда бы ты разбудил меня, — ответила я.

Он улыбнулся, ровный ряд зубов блеснул в полутьме. Я заметила, он был в бриджах для верховой езды, в рубашке с открытым воротом, что говорило о том, как он спешил ко мне, и душа моя запела.

— А я полагала, что ты не придешь.

— Ты с ума сошла? Я думал о тебе весь день.

Ральф снял рубашку и бросил ее на пол, то же сделал с бриджами и вытянулся рядом со мной на постели. Но он недолго оставался в таком положении: с моим именем на губах Ральф упал на меня, вдавив мое тело в матрас, и через мгновение все окружающее перестало существовать, а был только он. Он и я…

Глава 17

— Хочешь после кофе покататься верхом? — спросил Ральф перед тем, как уйти от меня.

— С удовольствием, — ответила я, еще не придя в себя после бурной ночи.

Через несколько часов мы встретились в столовой под бдительным оком дворецкого, который неусыпно следил, чтобы наши чашки были наполнены кофе, а на буфетной стойке находилось достаточно еды.

Потом мы пошли в конюшню — ах, как я по ней соскучилась! — чтобы выбрать лошадей.

Ральф взял для себя огромного вороного. Я в жизни не видела коня таких размеров.

— Его зовут Сатана, — сказал Ральф, — но это имя должно его оскорблять, потому что он самый смирный во всей конюшне.

— Неужели? — недоверчиво спросила я, глядя на могучее животное, покорно стоящее под не менее могучим всадником.

— Оттого, наверное, что не годится даже для охоты: боится собак, звука рожка, изгородей. Единственное, на что годен, — объезжать поместье. Усталости не знает.

— Зачем же держать такого? — поинтересовалась я, зная, что пугливая лошадь не только не доставляет удовольствия всаднику, но даже может быть опасна для него, так как шарахается по самым непредвиденным причинам.

— Не хочу продавать его. С такими лошадьми обычно плохо обращаются, а он этого не заслужил. Под этой грубой оболочкой скрывается тонкая душа. Если она вообще есть у лошадей. И он скучает без меня. Конюхи говорят, что, когда я уезжаю в Лондон на несколько дней, он ничего не ест.

На предназначенной для меня лошади уже закончили подтягивать подпругу, и я села в седло, отказавшись от помощи конюха. Это была изящная, не намного больше пони серая арабская кобыла по имени Нарсалла, судя по всему, очень бойкая и подвижная. Мое предположение подтвердилось, когда мы тронулись в путь, — сначала через дамбу, потом по лесу, из которого выехали как раз в том месте, где озеро сужается и превращается в реку Хейвер. Поднявшись на несколько миль вверх по реке, мы оказались в полях, где уже созревала пшеница, вдоль дороги начали появляться дома фермеров. Возле одного из них Сэйвил остановил коня и, обернувшись ко мне, сказал:

— Ничего, если я загляну сюда ненадолго?

— Конечно, — ответила я, готовая быть с ним хоть на краю земли.