Врач осмотрел Тура и нашел у него трещины на барабанных перепонках. Помочь он ничем не мог, оставалось надеяться, что трещины зарастут сами собой. Он дал им капли, которые следовало накапать Туру в нос перед обратной дорогой, и пожелал счастливого Рождества. И они отправились домой.

Лишь после того как Руфь затопила печь и сварила какао, Тур разговорился.

— Папа с Мерете срубили большую-большую елку. Я ходил с ними. На вершину они наденут электрическую звезду, — сказал он и оглядел комнату Руфи.

— Завтра мы пойдем и купим елку, — быстро сказала она.

— Большую?

— Какую захочешь.

— А у тебя есть украшения?

— Мы нарисуем ангела. Или вырежем его из глянцевой бумаги.

Он испуганно посмотрел на нее.

— Не говори глупости, мама.

— Я серьезно. А если хочешь, можем пойти и купить каких-нибудь игрушек. Заодно посмотрим елки на Карл Юхан и на Бугстадвейен.

— Они нарядные?

— Очень!

— Какие?

— Сам увидишь. Это будет сюрприз.

Пока Руфь читала ему вслух «Рождество в Бюллербю», она пыталась увидеть свою комнату его глазами. Ее удивило, что никто из них не плакал.

Хозяева уехали на Рождество и разрешили ей пользоваться своей кухней. Так что она могла приготовить что-нибудь горячее.

На другой день они потратили целое состояние на елочные игрушки и большую елку. Когда они притащили ее домой, Руфь сообразила, что у них нет подставки для елки, и они снова отправились в магазин. Тур бежал впереди и решил переходить улицу на красный свет. Железная подставка оказалась такой тяжелой, что им пришлось привезти ее домой на такси.

После того как они побывали в театре и видели «Вслед за Рождественской звездой», Тур проявил нечто, что было похоже на привязанность, но уверенности в этом у Руфи не было. Во всяком случае, он держал ее за руку, когда они шли по темной улице.

Через десять дней им предстояло расстаться, и все, что было завоевано за это время, рухнуло, когда Тур прошел регистрацию в аэропорту и ему пора было идти на посадку. Она сама все испортила, начав плакать.

— Мама, перестань плакать, здесь столько людей, ты что, не понимаешь?

— Я не могу, — всхлипнула она ему в шею.

— Не езди в Берлин, поедем со мной домой! — Он тоже заплакал и не хотел отпускать ее.

Служащая, которая должна была проводить его до самолета, грустно покачала головой и сказала, что им пора. Кончилось тем, что она силой потащила зареванного, упирающегося Тура к выходу. Пассажиры останавливались и как-то странно смотрели на них, словно в первый раз видели плачущих людей.

— Мама, приезжай домой и выходи замуж за папу! Мама, противная, приезжай домой! — кричал Тур, пока их не разделила дверь.

В автобусе по дороге в город Руфь поняла, что никогда не станет ничем, кроме неудавшегося второсортного художника. Премия газеты и мастерская в Берлине еще не означали, что она что-то собой представляет. В действительности она обыкновенная эгоистка, изменившая своему ребенку ради так называемой карьеры.

Что, собственно, мешало ей писать картины в маленьком поселке в рукаве фьорда, где жили Тур и Уве? Многие художники жили и писали в рукавах фьордов.

Мунк, например, жил в Осгорстранде и писал свою семью. Свое горе. Правда, позже он переехал в Христианию и получил стипендию для поездки за границу. Он был неженат, и у него не было детей, вспомнила она. Женщины, которые хотят играть в художниц, не должны иметь детей.

Руфь свернула тюфяк Тура и убрала его в чулан.