Сергей Лукьяненко, Юлий Буркин. Сегодня, мама!Остров Русь - 1
Пролог
О маминых кошках, папиных инопланетянах, и о том как мы учили древнеегипетский
Я проснулся, когда Ирбис — красный персидский кот, заворочался на подушке и ткнул меня в нос хвостом. Хвост был мягкий, на самом кончике белый и особенно пушистый. Когда персидские коты линяют — это плохо. А если они при этом еще и любят спать на твоей подушке, это кошмар. Я осторожно взял Ирбиса за кончик хвоста и сделал вид, что собираюсь дернуть. Кот презрительно посмотрел на меня медно‑красными глазами и отвернулся. Чихать он на меня хотел. Двенадцатилетние мальчики нигде не считаются священными, а вот коты — да: в Египте. — Стас, — тихонько позвал я. — Стас, ты дрыхнешь? Брат не ответил, лишь сверху доносилось его сонное посапывание. Он спит надо мной — у нас двухэтажная кровать, и мой одноклассник Валька Мельник сказал однажды, что это как в тюрьме. Я не нашелся, что ответить, а Стас сразу поблагодарил Вальку за информацию, потому что мы в тюрьме еще не бывали. Вышло так, будто Валька сидел в тюрьме. Он обозлился, обругал за это Стаса и плюнул в него. Но не попал. — Стас! — позвал я для порядка еще раз, подхватывая Ирбиса под теплое толстое брюхо, встал и заглянул на его кровать. Разумеется, брат спал, подушка у него не была усыпана кошачьими волосами, и только в ногах лежал маленький беспородный котенок, которого мама принесла вчера вечером. Я положил Ирбиса Стасу под щеку, чтобы коту не было скучно в моей пустой постели, а беспородного, не имеющего еще клички котенка засунул ему под одеяло. Котенок начал искать выход из плена, а я побежал умываться. В коридоре царило легкое утреннее столпотворение. Папа кормил тех кошек, что уже соизволили проснуться, а мама, стоя перед зеркалом, торопливо подкрашивала ресницы. Вот интересно: кошки — хобби мамино, а возиться с ними приходится нам с папой. Но любит она кошек прямо ненормально. Хотя вообще‑то она не сумасшедшая. Просто у нее есть «пунктики» — так папа говорит. Однажды кошки начали беситься, чуть ли не по потолку бегать. Потом оказалось, что кошка по имени Собака котят ждет, а в этом случае остальные кошки психуют. Завидуют, наверное. Но мама тогда этого не знала и решила показать их ветеринару. Приходит в ветлечебницу, и говорит: — Доктор, посмотрите моих кошек. — А где они? — спрашивает тот. — Здесь, — отвечает мама, кладет на стол чемоданчик, и открывает его. А там лежат восемь кошек, по стойке смирно. Лапы связаны и морды забинтованы — чтобы не орали. Только хвосты — туда‑сюда, влево‑вправо… Вся больница бегала посмотреть… Так вот, вышел я в коридор, а мама, накрашиваясь, увидела меня в зеркало и сказала: — Хухер‑мухер[1], Костя. — Хухры‑мухры, цурюка,[2] — торопливо пробормотал я. Мама оторвалась от зеркала, повернулась ко мне и с возмущением переспросила: — Цурюка? Зап ардажер, сердев, ынау‑мынау![3] — Эй! — возмутился папа, переставая раскладывать корм по мискам. — Я тоже немного язык знаю! Это кто же тогда ынау‑мынау? Я? — Ардажер, хухры‑мухры, мухры‑хухры, — затараторил я. — Зап Сет тага горк минерап. Зап шердап. Лапсердюк. Ыкувон, генекал ардажер. Ынау‑мынау ардажер ук. Зап ынау‑мынау. (Ну, сможете сами перевести? Слабо? Позор… «Мама, доброе утро два раза подряд. Сет[4] отуманил мой разум во сне. |
