Потом он почувствовал, что рука Глебушки, поддерживавшая под локоток, дрогнула, разжалась. Повернулся, увидел ошеломленное лицо питомца и его исполненные священного ужаса глаза. Тогда он перевел взгляд на товарища Артёма. Товарищ Артём мечтательно улыбался.

- Ауа... - еле слышно произнес он. - Ауы...

Повернулся, запинающимся шагом двинулся в сторону болотца и скрылся за одним из монолитов, откуда вскоре ничего не прозвучало, поскольку пистолет у товарища Артёма был с глушителем.

Помертвелые губы Глеба Портнягина шевельнулись.

- Ефрем... - потрясение выговорил он. - Ради чего...

Дальнейшие его слова Ефрему Нехорошеву услышать не удалось. Запинающийся уход товарища Артёма был правильно воспринят публикой как полное поражение православных коммунистов - и толпа грянула во всю дурь. Разумеется, в иное время старый колдун с легкостью сумел бы разобрать окончание Глебушкиной фразы по движению губ, но только не сейчас. Слишком уж велика была мировая скорбь.

Все, что он в тот момент смог, это взять прозревшего Глебушку за руку и вывести его с заклятой земли.

К ним кинулись, отстранили друг от друга, колдуна оставили стоять, где стоял, а кандидата повлекли к трибуне, сметанной на скорую руку сегодня утром. Тот пытался освободиться, но холуев было слишком много. Весь штаб.

Оказавшись перед микрофоном, опомнившийся от всего сразу Портнягин с содроганием оглядел море голов.

- От нас даже галактики разбегаются... - дождавшись тишины, хрипло выдохнул он.

Скопище с готовностью рявкнуло, ударило в ладоши. Какой там, к лешему, цвет культуры, сбредающийся по человечку в «Авторской глухоте», - здесь сошлось все Баклужино, все классы, все сословия. Заорут так заорут.

- Все, что мы делаем, бессмысленно...

Восторженный рев повторился.

- Мы обречены...

Восторженный рев.

Наконец после четвертой или пятой фразы Портнягин не выдержал и, безнадежно махнув рукой, сошел на грешную землю, где тут же был подхвачен и упрятан в джип. Толпа ликовала.

- Во как надо! - приплясывая, вопил неподалеку от Ефрема Нехорошева некий баклужинский обыватель средних лет. - Еще хлестче, чем тогда в кафешке! Это, я понимаю, Президент! Всю правду-матку в двух словах! По-нашенски! А чего рассусоливать?..

Огромный серо-серебристый джип двинулся в сторону города, и толпа подалась за ним. У подножия мегалитического столба остались цепенеть Платон Кудесов, кувшиннорылый товарищ Викентий и сам Ефрем.

- А ведь лопухнулись мы с вами, голуби, - удрученно молвил старый колдун.

- Думаешь? - тревожно спросил Платон.

- Да, иногда, - машинально съязвил тот, глядя на бурлящий людской отлив, из которого всплывала временами серебристая крыша джипа. - А хорошо бы почаще...

- Не понимаю, - несколько раздраженно сказал Викентий. - Так он разочаровался в политике или нет?

- Разочаровался, - буркнул чародей. - А толку? Вот если бы народ в нем разочаровался - другое дело! Но весь народ-то на капище не загонишь...

- Ты хочешь сказать... - с запинкой заговорил Платон, - что он даже не подаст в отставку?..

- Какая разница? Подаст, не подаст... Кто у него эту отставку примет?

- Но этого же не скроешь! Он же молчать не будет!

- Так он и сейчас не молчал...

Платон Кудесов ошалело потряс львиной своей гривой.

- Нет, позволь... Как вообще можно президентствовать, если у тебя аура промыта в корень? Колтуны разошлись, узелки распустились...

- Завьют, заплетут, припудрят... - ворчливо утешил колдун. - Вон их сколько, парикмахеров! Целое Баклужино... Да уж, попал так попал...

Крякнул, насупился, потом запустил руку в глубокий карман шубейки и достал на свет божий все ту же многострадальную поллитровку.

- Вы, голуби, как хотите, а я, пожалуй, хлебну...