— Английский посол предъявил ему требование в течение двадцати четырех часов покинуть город. Чем было вызвано это требование, мне точно неизвестно, но очень возможно, что решающую роль в этом сыграли ваши донесения о нем. Он направился в Алжезирас, но испанцы тоже выслали его. Он уехал в Париж, а затем в Лондон.
— Откуда вам это известно? — спросил изумленный Джемс.
— Я не выпускал его из виду. Он остановился в скромной гостинице на Стемфорд-стрит. Это совершенно исключительная личность. На свои средства он выстроил три церкви, основал сиротский дом и свел с пути истины большее количество людей, чем кто бы то ни было.
— Почему вы не поселились в Старом Доме? — спросил Уэллинг помолчав.
— Я предпочитаю жить в городе. В пригороде еще слишком холодно, — ответил Джемс, но его возражение прозвучало очень неубедительно.
— А кого вы боитесь? — осведомился Уэллинг. — Молодой и красивой девушки?
— Я никого не боюсь, — ответил покраснев Джемс.
— Кроме Джоан Карстон, мой милый!
И Уэллинг был прав.
Джемс проводил его до двери и снова занялся атласом. Но весь его интерес к этому занятию пропал и, вздохнув, он поставил атлас на место.
Да, он боялся Джоан, так как не понимал ее отношения к происшедшему. Он опасался, что теперь, когда все треволнения и страхи миновали, она решит, что он прибег к переодеванию для того, чтобы обмануть ее. Он боялся, что это венчание не будет иметь законной силы; впрочем, в не меньшей степени его беспокоила и мысль о том, что венчание может оказаться действительным.
Он мог бы последовать приглашению Джоан и явиться к ним в Крейз, но пока не осмелился этого сделать.
Снова прозвучал звонок, и вошедший Бинджер доложил:
— С вами желает говорить неизвестный мне господин.
— Кто?
— Если не ошибаюсь, то он пьян.
— Кто он?
— Если не ошибаюсь, он образец алкоголика.
Джемс удивленно взглянул на него.
— Он вам не назвал своего имени?
— Нет, он назвался Беннокуайтом, — выразительно сказал Бинджер, — но я почти уверен, что это вымышленное имя. Следует ли мне сказать, что вас нет дома?
— Впустите его. Его действительно зовут Беннокуайт.
Джемс увидел, что Беннокуайт изменился в очень слабой степени. Он несколько приоделся, надел воротничок и повязался галстуком, но и то и другое было далеко не первой свежести.
— Добрый вечер, Морлек, — обратился он к Джемсу. — Мне кажется, что мы уже встречались.
— Не угодно ли вам присесть? — серьезно сказал Джемс. — Вы можете идти, — добавил он, обращаясь к Бинджеру.
— Я получил ваш адрес от нашего общего друга, — продолжал пьяница.
— Вы, очевидно, имеете в виду телефонную книгу. Я полагаю, что наши общие знакомые ограничиваются Абдуллой — портным в Танжере, кстати сказать, очень толковым человеком.
Беннокуайт достал из жилетного кармана монокль и вставил его в глаз. Затем, самодовольно оглядев Джемса, продолжал:
— Этот араб очень милый, хотя и ограниченный человек. Я всегда удивлялся его прилежанию.
И разгладив рыжую бороду, он оглядел убранство комнаты.
— Здесь очень мило. Напоминает Марокко. Особенно хорош потолок.
Джемс с нетерпением ожидал выяснения причины, побудившей Беннокуайта прийти к нему.
— Я выполнил для вас обряд венчания, мистер Морлек, — продолжал Беннокуайт, — это, разумеется, мелочь, но в настоящее время я нахожусь в таких обстоятельствах, когда вынужден считаться даже с мелочами. |