Но это действительно был Ральф. Словно ни в чем не бывало, он предстал перед ним в безукоризненно сидящем пальто, блестящем цилиндре, и, положив трость на письменный стол полицейского капитана, приветливо улыбнулся.

Уэллинг был поражен, как никогда в жизни.

— С добрым утром, Уэллинг, — сказал Гамон. — Я слышал, что вы пытались меня найти?

— Да, я следил за вами, — медленно ответил Уэллинг, все еще вне себя от изумления.

— Ну, вот и отлично, я и пришел к вам. — Гамон взял стул и уселся поудобнее.

Он сильно постарел за это время — исчезли последние клочки седоватых волос, и голова его стала совершенно лысой.

— Я преследовал вас в связи с вашей поездкой в Марокко, — осторожно заговорил Уэллинг.

— Вы не можете допрашивать меня, пока у вас нет запроса властей того округа, в котором смерть настигла Сади Гафиза. Вы видите, я играю с вами в открытую, — мне доподлинно известно, что вы связываете мое имя с убийством Сади. Сестра рассказала, что вы также пытались поставить мне в вину смерть Фаррингтона. Я могу лишь заявить, что во время его смерти находился в Лондоне, и если вы в состоянии доказать противное, то прошу предъявить мне эти доказательства.

— А что вы можете сказать по поводу убийства, которое произошло в маленьком домике в Хиндхеде? — осведомился Уэллинг.

Ни один мускул не дрогнул на лице Гамона.

— Это для меня новость, — заявил он, — хоть я и знаком с этой местностью. Раньше мне принадлежал один из домов в тех краях.

— Об этом доме я и говорю. Там произошло убийство: убитого переодели в матросскую форму и вынесли на Портсмутскую дорогу. Его тело было обнаружено мистером Джемсом Лейсингтоном Морлеком, как вам уже, должно быть, известно об этом. Я тщательно осмотрел этот домик и обнаружил на стене следы крови.

Ральф попытался улыбнуться.

— И вам удалось также установить, что ответственность за это убийство ложится на меня? — сухо спросил он. — Право, капитан Уэллинг, я не рассчитывал на то, что мне придется обсуждать в отдельности каждое из этих преступлений. Единственное, что я хотел бы выяснить у вас, это следующее, — сказал он и, поднявшись, подошел вплотную к полицейскому. — Собираетесь вы предъявить мне какое-нибудь обвинение, или нет? Ибо если вы собираетесь мне предъявить его, то я затем и явился, чтобы дать на него ответ.

Уэллинг промолчал. Неприятель перенес поле военных действий на его собственную территорию, напал первый, и тем обеспечил себе ряд преимуществ. Гамон требовал начать судебное следствие, зная, что в распоряжении Уэллинга имеется мало улик. До настоящего времени приказа о его аресте не имелось, потому что не было возможности предъявить сколько-нибудь веские обвинения. Даже высшие должностные лица Скотленд-Ярда поколебались бы что-либо предпринять на основании таких скудных данных.

— Все обвинения, о которых шла речь, вы сами выдвигаете против себя, — несколько неуверенно заговорил Уэллинг. — Мы вас ни в чем не обвиняем, вы видите, что я даже не требую, чтобы вы предъявили мне содержимое вашего бумажника…

И он пристально взглянул на Гамона. Если бы Гамон в это мгновение проявил какие-нибудь признаки неуверенности или смущения, если бы он попытался перевести разговор на иную тему, или чем-либо выявить свое волнение, то капитан, не колеблясь ни минуты, предъявил бы ему первое попавшееся обвинение и на основании его задержал бы и подверг обыску. Но ответ Ральфа был достоин всего его поведения. Он вынул из кармана бумажник и швырнул его на стол.

— Прошу вас! И если у вас имеется намерение обыскать меня, то я к вашим услугам.

Уэллинг взял бумажник и просмотрел его содержимое.