Вздох восхищения пронесся над поляной, и словно тяжелая ноша упала с души.

19 января 1864 года

Келия в усадьбе купца Хромова на Монастырской улице

Город Томск

За окном завывала метель, протяжно и страшно. Федор Кузьмич последнее время сильно болел, и потому приютивший его благодетель, купец Хромов предлагал устроить сиделку, но тот всячески отказывался.

— Коли хочешь мне помочь, найди парнишку маленького, чтоб по хозяйству помогал, а я его чему-нибудь в ответ обучу, и тогда у нас все будет по справедливости.

И вот после тех слов, уже третий месяц с ним в небольшом ските жил дворовый парнишка лет десяти. Мальчонка был на все способный — и дров наколоть, и печку истопить, и даже кашу сварить. Вот и сейчас, под звуки завывающей метели он, растопив печь, кормил с ложки ослабевшего вконец Старца.

— Расскажи мне еще про войну, дядька, — попросил он, деловито обтирая от каши рот Федора Кузьмича.

— Да что в той войне интересного, — вздохнул старик. Он словно бы устал жить и оттого не очень-то цеплялся за этот мир.

— Ну как же, — воодушевленно говорил малой, — пушки, солдаты, генералы. И Наполеон, пакость такая, силен до жути был. Вот как мы смогли, как сдюжили, это же чудо было истинное!

— Так сто раз уже рассказывал, — ответил Старец, слабо ухмыльнувшись ребячьему восторгу. — Давай лучше про победу расскажу, — предложил он своему кормильцу.

— Так победа — это не интересно, — махнул рукой мальчонка.

— Победа — это радость, война — это горе, — сказал Старец, и мальчонка не стал с ним спорить, видимо, решил, что пусть хоть про победу расскажет, а то вообще замолчит.

— Когда русские вошли в Париж, город замер в страхе и ожидании погромов, — медленно заговорил старец, — но русский император строго-настрого запретил своим войскам бесчинствовать, трогать музеи и дворцы, а также мирное население. Немного присмотревшись к русским, которых в Европе называли дикарями, француженки были безмерно удивлены. Офицеры были красивы, воспитаны и вполне сносно говорили по-французски. Но больше всего парижских жителей поразили наши казаки. Они были огромны, косая сажень в плечах, имели шикарные усы и длинные сабли. Каждый вечер весь Париж приходил к реке Сене, смотреть, как наши казаки сначала купают в реке своих лошадей, словно бы это был их родной Дон, а после, под восторженные возгласы публики, сами моются, да при том в неглиже.

Мальчонка захихикал тихо и радостно, отчего и Старец улыбнулся.

— Да, эти купания обсуждались даже в высших слоях французского общества, не говоря уже о простых гражданах, — добавил Федор Кузьмич. Было видно, что ему приятны эти воспоминания.

— А еще чего веселого было? — спросил мальчонка, продолжая кормить Старца.

— Я сам не видел, — подумав, продолжил Федор Кузьмич, — но мне рассказывали, что наши русскую смекалку там применили. Французы приносили бутылки вина без счету, и лишь когда посетители питейного заведения собирались уходить, считали пустые бутылки на столе. Наши это приметили, и большую часть уже выпитого составляли под стол, отсюда выходило, что платили они намного меньше. После даже в Санкт-Петербург перенесли эту традицию, мол, если пустая бутылка на столе, то денег не будет.

— Откуда ты, дяденька, так много знаешь? — вздохнул паренек. — Наверное, от этого голова и болит?

В ответ Старец лишь грустно улыбнулся.

— Вот на днях тебя сам архиерей посещал, — назидательно сказал пацан, — уговаривал исполнить долг христианина, говеть тебя уговаривал, а ты чего отказался, вон, больной совсем.