Вторым и более разумным было снова залезть в кабину и гам пошарить. Этот поиск дал Малдеру подходящее оружие. И вот тогда, и только тогда, с монтировкой в руках он пошел по следам, ведущим в темноту.

ТРЕЙЛЕРНЫЙ ПОСЕЛОК

СЕЛЬСКАЯ МЕСТНОСТЬ В ВИРДЖИНИИ

12 ЯНВАРЯ

Одетый в медицинский халат и шапочку Янка Дацишин склонился в операционной над человеком, который был ему дороже всего на свете. Франц Томчезин лежал на каталке под белой простыней, видна была только голова — под ярким светом бестеневой лампы.

Янка нагнулся к его уху и шепнул ему нежно в самое ухо, по-русски:

— Франц, все будет тип-топ. Мы будем вместе. Будем. Вместе.

Едва слышно прошептал Франц:

— Я боюсь…

— Мы не дадим тебе умереть.

Ассистент и ассистентка ввезли каталку с лишенной сознания Черил Каннингэм, одетой в ту же замаранную рубашку, провезли мимо Янки и лежащего навзничь Франца, к тощему доктору. Он стоял, одетый в хирургический костюм, и мерил температуру.

Но температуру он мерил не пациенту. Он измерял температуру воды в большой пластмассовой ванне, наполненной водой пополам со льдом.

Повернувшись к своим ассистентам, он приказал им что-то по-русски, четко и сухо. Они сняли Черил Каннингэм с каталки, сняли с нее замаранную рубаху и осторожно опустили женщину в темную воду со льдом — поддерживая голову над водой, чтобы она дышала.

Черил Каннингэм, хотя и тяжело нагруженная седативами, среагировала на дикий холод и села рывком, но ассистент с ассистенткой погрузили ее обратно в воду — естественно, не с головой.

Лицо высокого тощего доктора, который вроде бы раньше проявлял к Черил сочувствие, сейчас не выражало ничего, кроме хладнокровной деловой решимости. Он подошел к каталке, где ждал Франц, снял с него простыню, открыв швы на шее пациента и демаркационную линию между головой мужчины и телом женщины.

Тело Моники Бэннэн было еще живо, но лишь формально. Кожа посерела и обесцветилась, теряя жизнь. Тело женщины ниже толстых темных швов, присоединяющих его к голове мужчины, умирало.

Тощий доктор стал снимать швы — операция готова была начаться. То есть она была готова начаться, как только будут удалены остатки первой попытки — обезглавленное тело сотрудницы ФБР.

Шаги Малдера скрипели по ровному снегу, слегка припорошенному свежим снегопадом. По следам русского он вышел на поляну.

Впереди расположился какой-то странный конгломерат зданий. За цепочной изгородью, в желтоватом полумраке внешнего освещения, питаемого гудящим где-то генератором, громоздился… жилой поселок? Фабрика какая-то? Ферма?

Малдер насчитал четыре потрепанных жизнью дома на колесах бок о бок с какими-то еще фанерными строениями. Далеко от цивилизации, зато к чему-то другому, наверное, близко…

Пригнувшись, с монтировкой в руке, он приблизился.

За толстыми стеклами очков глаза тощего хирурга уродливо вырастали, расплывались в стороны. Он сосредоточился, занес скальпель над шеей Франца Томчезина. По-русски приказал что-то ассистентке, и она подала ему зажим. В очках отразилась сшитая артерия, над которой он сейчас работал.

Янка Дацишин, похожий в халате и шапочке на ассистирующего хирурга, вторгся в личное пространство доктора, наклонился над Францем на каталке и убежденно зашептал по-русски:

— Ты выживешь, Франц. У тебя будет хорошее и крепкое тело… такое, о котором ты всю жизнь мечтал…

Франц сделал слабую попытку ответить, но тощий доктор — уже без малейших признаков добродушия — рявкнул на них по-русски, и грубый Янка Дацишин сжался, как ребенок, получивший выговор от учителя. И будто ради утешения, он перевел глаза на ванну, куда погрузили голую и одурманенную Черил Каннингэм, оценил «хорошее и крепкое тело», о котором говорил только что.