— Долго ждать?

Это он грузчикам — Сергею и Дрыну. Обычно каждое утро перед первым рейсом Гога с Пашей выкуривали по сигарете-другой, обсуждали вчерашний фильм по НТВ или говорили о бабах. А сегодня разговаривать некогда: ровно в семь тридцать Гоге велели подъехать в главную контору.

Паша незлобиво сказал:

— Директор хочет, чтобы ты его секретарше Марине усами между ляжек пощекотал. А ты бесишься, дурак.

Когда они погрузились в фургон, Сергей слышал, как Гога матерится сам с собой.

Приехали к офису. Гога побежал к Хою в его стеклянную будку, а Сергей и Дрын уселись на скамейке и курили. Дрын молча затягивался, надувал щеки дымом, полоскал внутри и выпускал дым через нос. Нос у Дрына маленький, распяленный.

Сергей смотрел на него, смотрел, а потом сказал:

— Все… Вспомнил наконец.

— Что вспомнил? — поинтересовался Дрын, не поворачивая головы.

— Вспомнил, где я видел тебя раньше.

— В Артеке, — повторил Дрын старую заплесневелую шутку.

— Нет. Ты тащил за ноги Толстого Витька, а потом еще врезал ему ногой, когда у него конец вывалился. Возле второго общежития. Ты был тогда с Метлой, а я — с Родиком Байдаком. Помнишь?

Дрын неопределенно пожал плечами, продолжая полоскать рот дымом.

— Вы нас тогда здорово выручили, — сказал Сергей.

— Ага.

Сигаретный дым вылетал из ноздрей двумя тонкими ленивыми струйками. Паша смотрел перед собой, на лице у него не было написано ничего, кроме: сижу вот, курю.

Такое же выражение у него было, когда он волоком тащил за собой по асфальту Витька — сурового, грозного и непомерно толстого Витька, перед которым трепетало все второе общежитие Тиходонского университета.

— А Толстому вскоре срок вкатили, — сказал вдруг Паша. — Тут он и обосрался.

Такие жалостные малявы из тюрьмы слал, пацаны смеялись.

Из конторы рысью выскочил Гога. Лицо у него стало темным, как хлебный мякиш, глаза сверкали. Дрын, вставая, громко поинтересовался, не лягнула ли его Марина в одно место. Гога даже не огрызнулся, забрался в кабину, хлопнул дверцей. Мотор взревел. Сергей и Паша быстро вскочили в фургон.

Пока он разворачивал машину, на рампе появился один-единственный рабочий с тележкой. Тележка была пуста. То есть почти пуста: там стояла лишь любимая Пашина кружка, вровень с краями наполненная «поросячьим соком», и белый фанерный щит с намалеванными алой краской цифрами 25 в пестрой рамке.

Дрын выглянул из фургона наружу и улыбнулся.

— А вот и подарок, — сказал он, спрыгивая на рампу. И добавил удовлетворенно:

— Специально.

Сергей ничего не понял. Из кабины вышел Гога с несколько просветлевшим лицом, правда, следы какой-то озабоченности сохранились — будто шофер мучился животом.

Он полез в карман, достал черную коробочку, угловатым неловким движением протянул Дрыну.

— Это от фирмы и от Валыча лично. Со всеми, короче, наилучшими…

Дрын взял коробочку, открыл. Внутри блеснул массивный корпус наручных часов с тремя заводными головками.

— Ух ты! — ухмыльнулся Дрын. — Они точно идут, секунда в секунду. Храмонотр называется.

— Хронометр, — поправил Сергей. — У тебя что, день рождения?

— Ну, — радостно кивнул Паша. — Специально.

Он склонился над тележкой, взял кружку, подержал перед собой. Прищурил один глаз, будто прицеливаясь.