Мама, как разумная женщина, успела смириться с тем, что ее сын не работает в адвокатской конторе и не пишет кандидатскую. Что он вращается на одной плоскости с преступниками, проститутками и жлобами в синей форме, почесывающими время от времени в паху. И его рубашки даже после стирки источают тяжелый запах застоявшегося табачного дыма. Запах трудной и нервной работы.

Единственное, с чем мама до сих пор не могла смириться, — это так называемый гибкий график, когда Денис возвращается домой затемно, после крутого Уокера, после женщины-врача по имени Куин, после Арины Шараповой и Льва Новоженова… а она медленно сходит с ума, боясь даже думать, в какую переделку мог попасть сын.

И она будет только рада, когда Денис найдет себе девушку, к которой будет спешить каждый вечер, забывая о своей чертовой работе. А может, и вообще бросит когда-нибудь… Работу, конечно.

Говорить про Кружилина ей нельзя.

— Спасибо, мама. Очень вкусный суп, в самом деле.

— На здоровье, — автоматически отозвалась она.

Денис вымыл за собой тарелку и поставил в сушилку. Взял чашки, налил чай, оставил его дымиться на столе — а сам вышел в коридор, где стоит телефонный аппарат. Прикрыл за собой дверь.

Через минуту снова заглянул на кухню, сказал:

— Ну, я пошел, мам. Не волнуйся.

И ушел. Про чай он забыл.

СВИНЬИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ К КОРМУШКАМ

БОРЬБА ЗА ВЫЖИВАНИЕ

Ванна была облупленная, дно в ржавых пятнах. Кто здесь мылся вообще — неизвестно. Может, сифилитик какой. Или бомж, усыпанный грибком.

«А не все ли тебе равно?»

Половина десятого. С улицы доносился детский визг, кто-то колотил камнем по гулкой железной горке. Из-за приоткрытой двери кухни в прихожую протянулся яркий солнечный луч. Утро третьего октября выдалось погожее — будто нарочно, напоказ.

И это раздражало Сергея.

Он добрался наконец до девственно-белой эмали. Ванна засияла. Затем пошел в туалет отлить, на обратном пути захватил с собой пакет из толстого двойного полиэтилена — он его еще вчера заприметил. Там хлорка. Сергей побрызгал из душа на ванну, затем рассыпал хлорку по дну. Едко защипало в носу, спазм перехватил горло.

«Мог бы обойтись без всей этой возни, придурок».

Он пошел на кухню. Кухонька маленькая, кубышечка три на два. Не вставая из-за стола, здесь можно дотянуться до любого ее отдаленного уголка. Прошлым вечером Сергей так и не успел допить вторую бутылку «смирновки», упал на пол, сложился — и не мог даже развалиться по-человечески. Лежал скрюченный, будто высохший лимон на дне стакана. Ночью переползал в кровать на карачках — все болело.

На кухне Сергей включил газ, поставил кастрюльку с водой.

«Газ — это еще лучше, скажешь, нет? И дезинфицировать ничего не надо».

Бросил в воду два лезвия-безопаски, которые принес из ванны. Лезвия наверняка пользованные, он нашел их на полке — присохли там, едва отодрал. Кто ими брился?

А может, даже не брился, а?.. Сергей не знал. Наверное, это был такой же идиот, как и он сам. Неприкаянный. Родик сказал, что эта квартира — «лэст стейшн».

Последнее пристанище. Место для отсидки, вполне заменяет сизо или тюрьму. Сидишь тише мыши. Выходить на площадку нельзя, звонить нельзя. Сергей даже не знал толком, где находится. Возможно, в районе речного вокзала — потому что когда ехали сюда с Родиком позавчера вечером, где-то неподалеку гудело тоненько, протяжно: пиа-а-аааа! пиа-аааа! — будто коту хвост дверью прищемили. Так гудят «Кометы» и «Метеоры», когда набирают скорость и поднимаются на подводных крыльях. А может, это был железнодорожный локомотив — «кукушка», кто его знает…

Сколько здесь ему сидеть? Долго.