Я действительно люблю Даррена, – истерически твержу я. Как важно, что она мне верит.
– Мама сказала, что я не должна тебе звонить.
– Понятно.
– Просто Даррен вчера вечером звонил и говорил, что должен быть сегодня в Музее естествознания, и я подумала, что ты, наверное…
– Линда, Линда, так бы и расцеловала тебя, – ору я в трубку.
Конечно, его любимое место. Вот куда он ходит, чтобы поразмышлять. Неожиданно у меня перед глазами возникает детская комната Даррена. Его пещера Аладдина, Остров сокровищ и пещера Бэтмена одновременно. Бесчисленное множество книг, картонные модели на гардеробе, экосистема «Мекано» и Млечный Путь.
– Спасибо, Линда. Большое, огромное спасибо! Ты поступила правильно. Линда, я тебя люблю! – Я бросаю трубку, хватаю ключи и пулей вылетаю из квартиры.
20
Я бегу к метро, каблуки барабанят по тротуару, кровь кипит, а сердце отбивает убыстряющийся ритм. Я несусь к станции «Тауэр Хилл» мимо жизнерадостных людей, пьющих пиво. Они похотливо смотрят на меня и смеются, потому что я без лифчика и к тому же вспотела. А я бегу, я мчусь. В спортзале я пробегаю восемь ежедневных миль, но после того шоу я там не была. Не потому что боялась, что на меня будут показывать пальцем (в нашем спортклубе больше любят знаменитостей, пользующихся дурной славой – регистратор каждый раз просто кончает от счастья при виде Джеффри Арчера на тренажере), просто было некогда. Все это время я искала Даррена. Поэтому сейчас я задыхаюсь. Но мне плохо не только из-за того, что я не в форме, а еще и из-за волнения. Все еще можно поправить. Будет трудно, но я попытаюсь.
На станции метро я обнаруживаю, что в спешке забыла кошелек. Откуда у меня эта забывчивость?
– Будьте добры, один билет. – Я улыбаюсь, из кожи вон лезу, чтобы понравиться кассиру.
– Куда?
– До «Саут Кенсингтон».
– Фунт восемьдесят пенсов.
– У меня нет денег. – Улыбка застывает на моем лице, словно приклеенная.
Кассир фыркает.
– Мы не занимаемся благотворительностью.
– Ну пожалуйста. Это исключительный случай. Мне нужно попасть на «Саут Кен». – У меня не осталось ни капли самолюбия, я просто умоляю его. Но он непреклонен.
– Между прочим, есть другие пассажиры. У которых есть деньги.
Я не ухожу.
– Пожалуйста. – Сейчас заплачу. На глаза наворачиваются слезы. Обычно я их сдерживаю, а сейчас не могу.
Кассир даже не смотрит на меня.
– Нет денег – нет билета. Уходите.
Это стало той самой последней каплей. Из меня рвутся оглушительные, жуткие, непреодолимые рыдания. Я не понимаю, откуда они исходят. Кажется, не только изо рта, но и из носа и даже из ушей.
– Мне необходимо туда попасть. Он там. Он там, – рыдаю я, о господи, как нелепо. Начнем с того, что кассир не знает, кто я такая и кто такой «он». В любом случае ему мало до нас дела. И потом, я не знаю, найду ли Даррена.
Я размазываю по щекам сопли и тушь. Я ослепла от слез, воспоминаний, сожалений, разочарований, боли и потерь. Я сползла на пол. Это уже слишком. Больше не могу. Раньше я хотела казаться бесчувственной, потом полюбила, а теперь потеряла и любовь, и всякую надежду. Это слишком. Я не могу жить без Даррена.
– Я за нее заплачу, – слышится ленивый, теплый, протяжный голос с американским акцентом. – Ей, видать, и вправду надо.
Я не смею верить, что кто-то хочет мне помочь. Бесконечный поток ненависти лишил меня надежды на сострадание. Могу только сказать, что этот парень только что приехал или что он не читает газет. |