В ту пору образованные женщины являлись исключением; как правило, только куртизанки умели читать и писать. В этом заключается вторая причина, почему большинство стихотворений, и те, в которых описываются женские переживания, были написаны мужчинами. В «Цзинь шу» (гл. 96) упоминается об одной женщине, которая считалась выдающейся поэтессой. Это была Су Хуй (псевдоним — Жо-лань), ок. 350 г. главная жена Доу Дао, губернатора провинции при династии Цзинь. Муж любил ее за красоту и эрудицию, но при этом страстно обожал одну из своих наложниц по имени Чжао Ян-тай, которая превосходила ее умением петь и танцевать. Однажды в припадке ревности Су Хуй выпорола эту наложницу, и когда ее мужа перевели на другое место, отказалась последовать за ним, после чего тот забрал с собой наложницу. Впоследствии Су Хуй раскаялась и сочинила очень замысловатый поэтический палиндром из 841 иероглифа, который вышила на ткани и послала своему мужу. Он был настолько тронут ее преданностью, что обратился к ней с покаянием.

И наконец, несколько слов следует сказать о буддизме, хотя в данный период он еще не оказывал решающего влияния на сексуальную жизнь китайцев. Буддизм появился в Китае при династии Поздняя Хань и получил значительное распространение в период Шести Династий. При династии Тоба, или Вэй, север Китая стал оплотом буддизма, а на юге преобладал даосизм, но он постепенно отступил перед все усиливающимся давлением буддизма с севера.

Буддизм пришел в Китай в форме Махаяны, которая включала в себя магические принципы «Учения заклинаний» («Мантра-яна»). Мантраянистские заклинания и амулеты привлекли к себе внимание и образованных китайцев, и широких народных масс, поскольку воспринимались ими как разновидность более возвышенного даосизма. Буддийские монахи выполняли функции медиумов, вызывателей дождя, предсказателей и изгнателей злых духов. Буддийские монахини также принимали участие в подобных действах. В биографии китайского военачальника Хуань Вэня (312–373), содержащейся в гл. 98 «Истории династии Цинь», есть любопытное описание того, как буддийская монахиня выступала в качестве предсказательницы:

И была в то время буддийская монахиня (бхикшуни), прибывшая из дальних краев и славившаяся своими чудесными искусствами (букв.: «искусствами Дао»). Когда она [еще до беседы с Хуанем] принимала ванну в боковой комнате, Хуань тайно подсмотрел, что она делает, после того как разделась догола. Вначале она ножом вспорола себе живот, после чего отрезала себе ноги. Когда она появилась после купания, Хуань Вэнь попросил ее предсказать свою судьбу. Монахиня сказала: «Если бы ты стал императором, то оказался бы в том же самом положении, что и я» (т. е. «лучше отбрось мысли о том, чтобы завладеть троном»).

Это событие имело место ок. 350 г. н. э. К сожалению, из-за краткости текста он остается туманным. Действия, произведенные над собой монахиней, кажутся ужасающими, но, возможно, они просто указывают на то, насколько сильны ее чудесные способности, что она могла наносить вред своему телу, нисколько от этого не страдая. Не вполне ясно и выражение «из дальних краев» (юаньфан), вероятно имевшее отношение к Индии. Но в равной степени она могла быть и китайской монахиней, поскольку примерно в это же время в Лояне и Нанкине появились первые женские монастыри. В ее очищении через омовение и в последующем самоистязании можно, по-видимому, усмотреть следы шаманизма.

Китайские литераторы проявляли также огромный интерес к тщательно разработанной философской системе махаянистского эзотеризма. В ней они обнаружили рассуждения о мужском и женском космических началах, которые напомнили им традиционные китайские теории об инь и ян и которые в VII–VIII вв. легли в основу сексуального мистицизма тантр. Подробнее мы остановимся на этом в Приложении, пока же отметим, что, насколько мне известно, китайцы, интересовавшиеся буддийскими текстами, никогда не заявляли, что они обнаруживают в индийских сочинениях теории сексуального мистицизма, аналогичные своим.