Ужас в глазах адептов стал нарастать. Ещё немного, и начнут креститься. А я, сделав последний шаг, размахнулся и вогнал клинок в сутулую спину патриарха.

Он не умер сразу, только вздрогнул и застыл, словно статуя. Потом начал оборачиваться. Но это уже ничего не значило, я чувствовал, как его сила перетекала в меня, оставляя его беззащитным, превращая в смертного. Когда он смог обернуться, это был уже не патриарх, облик его изменился, снова став человеческим. На меня смотрел небольшого роста мужчина интеллигентного вида. Ему было лет пятьдесят. Видимо, это и был профессор Трескин, такой, каким он был при жизни.

А потом он на глазах начал стареть, кожа на лице пошла морщинами, волосы стремительно седели и выпадали, фигура, и без того не самая могучая, худела и сутулилась. А через пару минут он начал рассыпаться прахом, каковым и должен был стать ещё лет сорок назад.

Адепты стояли вокруг, поражённые увиденным, я собирался убить и их, но дальше произошло неожиданное. Не могу точно описать произошедшее, если коротко, то реальность раздвоилась. Я существовал одновременно в двух мирах. В одном был алтарь, артефакты, Маша, потерявшая сознание и перепуганные адепты. А в другом всё это отсутствовало, были только каменные стены и пол, а вокруг алтаря неподвижно стояли полупрозрачные фигуры других , тех самых, что однажды нашли способ спрятаться от врагов, уйдя в артефакты.

Они стояли, застыв в ожидании. Путь в мир должен был открыться, они ждали этого тысячи лет. Я вздохнул, надо было что то делать. А что?

Тут я вздрогнул. Моего плеча коснулась чья то рука. Обернувшись, я увидел ещё одного вымершего человека. Или не человека. Я уже видел таких, именно они гоняли уродцев, именно они заставили их спрятаться в предметах.

– Ты пришёл… – говорил он по русски, но голос был глухой, словно он находится в километре от меня. – Ты должен сделать это.

– Должен? – я растерялся. – Должен сделать что?

– Отпусти их, – голос его был просительным, видно было, что приказать мне он не может. – Им нет места в вашем мире, не стоило тревожить их, они должны уйти.

Как будто я их потревожил.

– Как это сделать? – спросил я.

– Ты знаешь, – каждое слово давалось гуманоиду с великим трудом, выглядел он тяжело больным, хотя и не был прозрачным, как другие. – Ты знаешь.

– Имя? – спросил я. – Произнести имя наоборот? Но я не знаю их имён.

– Возьми, – из мутного воздуха возникла металлическая пластинка, золотая или из начищенной бронзы. – Здесь их имена. Ты поймёшь.

Имена были написаны не по русски, но я отчего то их понимал. Знал, как звучат эти имена на древнем языке, от которого уже не осталось даже воспоминаний. Я попутно пытался произнести их наоборот. Поначалу не получалось, голова после полученных травм отказывалась работать. Но я справился. Просто подходил к очередному, читал светящуюся надпись на табличке, а потом.

– Адарах, – полупрозрачный гуманоид растворился в воздухе, а попутно я увидел, как в реальном мире разлетелся в пыль каменный подсвечник, а один из адептов вспыхивает ярким оранжевым пламенем и рассыпается пеплом. Это и было то самое очищающее пламя. Жаль, месье Гийом не видит.

Я сделал шаг дальше. Засветилась новая строчка.

– Думу, – сказал я, ещё минус один, и стеклянная чаша испарилась вместе с человеком.