К сожалению, мы так и не приступили к религиозному эксперименту. Начало нашей дружбы омрачила политическая напряженность. Тон пекинского радио становился все более вызывающим. Чан Кайши уединился со своим правительством на Формозе. В Лхасе Национальная ассамблея проводила одно заседание за другим. Формировались новые воинские подразделения. В Шо проводились парады и военные учения. Сам далай-лама освятил новые военные знамена.

Английский радист Фокс не успевал отдыхать: обучал тибетцев радиоделу. В каждом военном подразделении планировалось завести хоть один радиопередатчик.

Тибетская Национальная ассамблея, принимавшая все важные политические решения, состояла из пятидесяти гражданских и монастырских чиновников. Председательствовали четыре настоятеля из Дребунга, Сера и Гандена. При каждом находились монах и финансовый секретарь. Другие члены Национальной ассамблеи служили в различных правительственных органах. Ни один из четырех министров кабинета в ассамблею не входил. По конституции, кабинет собирался в соседней палате и просматривал все решения ассамблеи, но не имел права вето. Окончательное решение любого вопроса зависело от далай-ламы или, в случае его несовершеннолетия, от регента. Естественно, никому даже в голову не приходило обсуждать распоряжения, исходящие с самого верха.

Раньше ежегодно проводилась так называемая Великая национальная ассамблея. Она состояла из официальных лиц и представителей гильдий портных, каменщиков, ковроделов и т. д. Затем эти ежегодные форумы, собиравшие до пятисот человек, постепенно сошли на нет. Вся полнота власти сосредоточилась в руках регента.

В трудные времена люди часто обращались за помощью к Государственному оракулу. Его предсказания были туманны и не помогали поднять дух народа. Обычно он говорил: «Сильный враг угрожает нашей священной земле с севера и востока». Или: «Наша религия в опасности». Консультировал он тайно, но суть его предсказаний просачивалась сквозь стены и становилась достоянием народа, разлетаясь по окрестностям в виде слухов. Город, переполненный ими, гудел, словно улей: военная сила противника превозносилась до небес. Настал 'звездный час предсказателей будущего: каждого тибетца интересовала судьба страны и его собственная. Чаще обычного люди обращались за советом к богу, наблюдали за приметами, высматривая в любом событии хорошее или плохое предзнаменование. Дальновидные граждане заранее начали отсылать ценности на юг или в отдаленные поместья. Но в целом народ верил: боги помогут ему, а чудо убережет Тибет от войны.

Национальная ассамблея трезво оценивала ситуацию. До нее наконец дошло: изоляционизм – сам по себе большая угроза для страны. Настало время установить дипломатические отношения с другими государствами и известить их о стремлении Тибета оставаться независимым. Прежде Китай величал Тибет одной из своих провинций, и никто не возражал. Газеты и радио могли говорить о Тибете что заблагорассудится, а Лхаса молчала. Следуя политике полного нейтралитета, официальные лица отказывались вступать в диалог с окружающим миром. Теперь же все поняли опасность такого положения и значение пропаганды. Каждый день радио Лхасы вещало на тибетском, китайском и английском языках, давая оценку политической ситуации с точки зрения народа Тибета. Правительство направило делегации в Бэйпин, Дели, Вашингтон и Лондон. Их членами стали религиозные лидеры и знатная молодежь, владевшая английским. Однако им не удалось уехать дальше Индии из-за нерешительности лхасских чиновников и интриг великих держав.

Молодой далай-лама понимал сложность положения, но надеялся на мирный исход дела. При наших встречах я наблюдал, какой живой интерес молодой правитель проявлял к политическим событиям.