Дворцовая знать продолжала восхищаться милостью великого маградита. Лишь немногие, а это были служители ислама, и прежде всего сам Кутбеддин-ходжа, долго не могли прийти в себя от содеянного повелителем. Они переглядывались между собой, в глазах их стоял немой вопрос: «Возможно ли такое для главы государства?»

Аллакули-хан понимал их состояние, но не подавал вида, что замечает недоумение чалмоносцев. Прежде чем разыграть перед подданными столь впечатляющий фарс, он взвесил все и пошел против Кутбеддина-ходжи. Еще вчера повелитель, закрывшись у себя в опочивальне, кляня упрямство русского пушкаря, не ведал, как поступить с ним, но знал одно — казнить его ни в коем случае нельзя. Победоносному войску Хорезма необходима тяжелая артиллерия, нужны большие пушки на колесах, иначе Хива сделается местом вторжения ее извечных врагов — Бухары и Персии... Да и только ли они грозят Аллакули-хану?! Оренбургский губернатор еще не успел приехать на Урал, а уж строит крупные укрепления на Эмбе и Каспийском берегу. Нет-нет, русский пушкарь ему нужен. Он не только пушкарь, но и мастер артиллерии. Он по памяти составил чертежи артиллерийского парка, мастерских, литейного цеха... Он умеет делать ядра... А что проку от Кути-ходжи! Этот только учит верить Аллаху, но люди и без него усердно молятся Всевышнему... Вчера вечером, когда Аллакули-хан раздумывал, как поступить с Сергеем, пришел старший сын хана — Рахимкули-торе и, выслушав сомнения отца, сказал с азартом:

— Отец, я знаю, что надо делать!.. — и захохотав, выложил свои чудачества.

Сегодня после окончания представления «казни» Рахимкули с затаенной усмешкой вновь на что-то провоцировал отца.

— Отец, ты не пожалеешь, если отправишься с нами. Мы заманим тигра в ловушку и возьмем живьем.

— Хотел бы я видеть смельчака, который сможет связать тигра, — усомнился Аллакули-хан.

— Отец, это сделает Сергей, — с вожделением заговорил торе, но хан сердито прервал его.

— Не смей, негодник, и думать об этом! Пушкарь перенес такое, что другому и во сне не приснится. Ты надоел мне со своими дерзкими шутками.

— Жаль, отец, — приуныл Рахимкули-торе, — Мои друзья так хотели взглянуть на разъяренного белого раба, борющегося с тигром.

— Отныне он бий, запомни это! — так же строго выговорил Аллакули-хан и взмахнул рукавом халата, указывая на толпящуюся в стороне молодежь. — Лучше окружите заботой и почтением пушкаря. Он достоин этого...

— Хорошо, отец... Твоя воля — мое исполнение. — И торе повел своих друзей в город, на площадь, где уже началось представление канатоходцев и маскарабазов, Юноши догнали Сергея, взяли его под руки и повели о собой.

Хан, проводив их взглядом, пригласил Юсуф-мехтера на верхний айван. Слуги тотчас подали чай и сласти.

— Повелитель, я поражен вашим великодушием. Аллакули-хан усмехнулся:

— Мехтер, ты давно бы привык к моим чудачествам, если бы меньше находился в обществе Кути-ходжи, а больше бывал со мной. Мы верим в Аллаха не меньше, чем Кути-ходжа, но это не мешает нам мыслить здраво. Не так ли, мехтер?

— О. повелитель, вы льстите мне. Я не могу сравниться с вами!

— Ну что ты, мехтер, — довольно улыбнулся хан.— Разве трудно понять, что государство держится на взвешенном рассудке. Иногда нам приходится впадать даже в крайности. То, что пушкарь вошел в мечеть святого, — какая в этом беда? Я совершил ошибку, пустив его туда. Но ведь я — властелин... Как властелин и повелитель, я назначил его главным бием артиллерии. И не я первый поступаю так, когда люди иной веры занимают в армиях высокие посты. Разве у турецкого султана мало англичан, и все они командуют! И персидскии шах Фетх-Али вместе с его тщедушным отпрыском Аббас-Мирзой держат на службе английских офицеров.