Сэм покачал головой и усмехнулся запекшимися губами. Да, первоначально все шли в одном комплекте: райский сад, Господь Бог, Адам с Евой и Змей-искуситель. Но что-то там, видимо, было лишнее, из другого набора. Что именно? Дело вкуса.
Земляне решительно вычеркнули из списка райские кущи, последовательно и целеустремленно истребив большую часть своей флоры и фауны.
Его розовое Высочество, вислоносый долгожитель принц Фаф Мерлинский – пардон, Элизиумский! – рассудил по-своему и категорически отказал в праве на существование Змею.
А Тревор не взял в свой рукотворный Парадиз Адама и Еву, с грохотом адского взрыва захлопнув райские врата перед всем земным человечеством…
Пит лениво посчитал на пальцах, вяло кивнул и с иронией пробормотал:
– Осталось еще попробовать обойтись без Бога. А, Джонни?
Но Джонни не отозвался: его ничто не беспокоило. Пит тоже перестал тревожиться и вообще думать.
То, что он совершил на исходе этого самого длинного в своей жизни дня, Пит сделал почти бессознательно.
Когда безжалостное светило без малого выплавило из его гудящей головы все соображения, в ней осталась только зияющая пустота, проассоциировавшаяся в угасающем сознании с черной дырой – благословенным темным провалом.
Джонни, уже исчезая, снова мысленно сказал Пит, ничего конкретного не имея в виду.
Но Джонни услышал и открылся.
Из тринадцати с лишним миллиардов людей, составлявших на тот момент население планеты, уцелел только один человек. Питер Корвуд, который заперся в своем кейсе за семь секунд до конца света.
Где-то
И зов его не оставался без отклика. Питу отвечали, радуясь его приходу, узнавая и приветствуя.
Я жив, подумал Пит.
Нет, он подумал по-другому: я есть!
Это было более подходящее слово для обозначения его состояния: Пит не знал, как он выглядит, есть ли у него руки-ноги и печенки-селезенки, но он ясно сознавал, что он существует. Где? Странно, но он не задумывался об этом: где-то.
Это «где-то» не было местом или временем, вообще ничем отчетливым и определенным. Просто «где-то», куда вошел Пит. Вошел, явился, возник.
Здесь ему были рады. Нет, опять не так: его долго терпеливо ждали и дождались.
Так и нужно, уверенно подумал Пит. Все правильно, так и должно быть. Он знал, что с ним случилось. Теперь он знал всё.
Более чем цел!
Джонни тоже был – но кем или чем? Пит не знал нужных слов, да он и не искал их. Он просто безошибочно чувствовал, что привнесенный им в это «где-то» разум гармонично дополнил собой нечто еще аморфное, но полное неиссякаемой энергии и готовое радостно подчиняться его активной воле, претворяясь из «ничто» в «нечто». Когда Пит слился с Джонни, его дерзкое созидательное «хочу» соединилось с беспредельным нечеловеческим «могу».
Питер Корвуд больше не был подвержен слабостям и сомнениям, не был смертен и ограничен в возможностях. Полновластный и всемогущий, владыка и повелитель, Он больше не был всего лишь человеческим существом, не был уже Питом, но, навсегда переставая быть homo, он – более чем когда-либо sapiens! – по привычке облек мысли в слова людей.
Семь дней творенья, вспомнил Он.
И еще:
Совсем не обязательно родиться богом. При этом где-то на периферии его сознания одно за другим промелькнули воспоминания детства: книжка старых, как мир, греческих мифов и забавная деревянная игрушка, округлая и полая внутри яркая куколка, распадающаяся на две половинки, чтобы открыть прячущуюся внутри другую – такую же или даже более прекрасную…
И наконец он вспомнил и сказал главное:
– Да будет Свет!
И стал Свет. |