Даже те, кто не имеет к вам непосредственного отношения.

Следует помнить: если посвятите хоть кого-нибудь в тайну своей стратегии – ждите беды.

Я выпила ровно две с половиной кружки кофе – именно такое количество Энни оставила для меня в кофеварке, вмещающей десять кружек, – схватила сумочку и выскочила за дверь, радуясь, что не опоздаю на работу. Неплохо для разнообразия.

«Впрочем, моя радость – скорее повод для грусти, – подумала я. – Вот она, горькая правда. Скоро я превращусь в одну из тех, кого часто вижу в метро – деловую женщину с журналом «Уолл-стрит джорнал» под мышкой и бледным, изможденным лицом, а пальцы будто навеки приклеятся к клавишам карманного компьютера».

Я остановилась в коридоре, преодолевая одышку, У меня еще нет своего бизнеса, а лицо уже изможденное. Крошечные молекулы несбывшихся бизнес-планов неумолимо разжижали мои мозги. Мне было срочно нужно… нужно…

… Глубоко вздохнуть и решительно отогнать от себя признаки надвигающегося безумия. Закрыв дверь на замок, я обернулась… и застыла, в ужасе глядя под ноги. Передо мной вдруг явилось чудо Господне – прямо там, в замызганном коридоре.

Правда, при ближайшем рассмотрении чудо оказалось похожим на рыжую, в коричневых пятнах, миниатюрную овечку-мутанта с тупоносой мордочкой, кудрявой шерстью и закрученным хвостиком.

Овечка взглянула на меня и гавкнула, обернувшись собакой. А может, это все же была овечка, которая разучилась блеять и стала лаять по причине мутации? Я осмотрела коридор, пытаясь обнаружить какие-либо следы владельца животного – или источник радиоактивного излучения.

– Эй, есть здесь кто-нибудь? – позвала я, оглядываясь.

Бесполезный ход – ведь единственным обитателем нашего этажа, кроме меня, Энни, Фаррена и Мишеля, был Волосатый Монстр. То есть некрасивый лохматый парень, который жил в конце коридора и съехал на днях. Я опять посмотрела на овечку, а та на меня – искоса, с робкой надеждой, будто спрашивая: «У вас, случайно, не найдется маленького кусочка собачьего печенья?»

Я опустилась на колени и как можно нежнее, боясь испугать бедную крошку, произнесла: «Привет!» Под кудрявой, но грязной и свалявшейся шубкой скрывалось худое тельце – не больше десяти – пятнадцати фунтов.

– Прости, малыш, но мне нора на работу, А у тебя, наверное, есть хозяева… Ой, что это?

Я заметила на шее животного потертую веревку с прикрепленной к ней металлической табличкой. Собака бочком приближалась ко мне.

Взгляд ее был направлен в конец коридора, но время от времени она косилась в мою сторону. Наверное, хотела убедиться, что у меня нет свернутой газеты, которой можно ударить, или какой-нибудь бешеной кошки.

– Нет, малыш, я пока еще не ношу с собой «Уоллстрит джорнал». Хотя встреть ты меня через несколько дней – я бы, наверное, уже превратилась в занудную бизнес-леди. Да, мой маленький, это полный бред. Иди сюда, милый. Иди к Шейн.

Я старалась не двигаться и убаюкивающим тоном болтала всякую ерунду. Наконец собака (позже я убедилась, что это девочка) забралась ко мне на колени и прижалась к груди. Испустила тихий, печальный вздох и задрожала, будто всем своим крошечным телом выдыхала накопившуюся усталость.

А потом подняла головку и в упор посмотрела на меня – с надеждой в глазах. Я аккуратно приподняла металлическую подвеску, но надписи не обнаружила. Тут она повернула голову в другую сторону, и я увидела сложенную бумажку, прикрепленную скотчем с другой стороны веревки. Развернула и прочла: «Бездомная собака».

Я пробормотала пару отборных ругательств в адрес людей, которые выбрасывают собак на улицу, и ощутила надвигающийся приступ головной боли.