Ника открывает глаза. Переворачивается, хочет встать на кулаки, чтобы отжаться, но получается всего пять раз. Лишь после она понимает, что на ней нет одежды.
Голова кружится, но не болит.
Она в одной из съемных квартир секты, это очевидно. Интересно, Света просветлялась здесь или в другом месте?
Ника пробует отжаться еще. На этот раз выходит десять.
Пить хочется. Короткий день заканчивается, и в комнате сгущается тьма. Освещения нет.
Когда становится совсем темно, в комнату заходят — кто именно, не видно, свет из коридора слепит. Ника может различить только невысокий мужской силуэт. Он пересекает комнату, сует Нике в руку прохладный стакан. Она с жадностью выпивает залпом все, что в него налито, и лишь после чувствует на языке химическую горечь. Ее мутит, тошнит, она валится на матрас.
Дверь закрывается.
Потолок кружится, как барабан в стиральной машине.
Ника лежит, слушает другие голоса, какой-то из них принадлежит ей, он мужской.
Зима — это небытие, время для мертвых.
Русло реки ветвится, создает образ дерева.
Вода — символ хаоса и Черного шамана.
Есть пиво «Староалтайский шаман», Ника недавно видела в магазине. Сколько нужно его выпить, чтобы просветлиться?
В пещере Аю-Таш, должно быть, холодно.
На вдохе втяните в себя энергию денег, призовите Духа-хозяина Злата, сон и деньги мне в руку, повторите во второй день лунного цикла, наморатнатрая я намобагаватешагджамуне тата гатая архате самьяксамбуддаядадъята ом.
Мог ли отец вернуться не в своем теле?
В своем ли Ника теле?
Она соскальзывает в живую, дышащую, велюровую на ощупь тьму, падает через сплетение корней, бьется о них боками.
Ника приподнимает голову. Она лежит в реке, из той реки зачерпывают воду, вливают Нике в рот, прохлада стекает по горлу. Нике просверливают уши, Нику кладут в большую глиняную миску, на дне той миски запекшаяся кровь. Ты станешь шаманкой, черной как тучи и земля, говорят ей голоса. На шею ей надевают петлю из веревки, ведут куда-то очень далеко. Под ступнями колкая хвоя, шишки, трава, холодная грязь, вода, сухие листья, снег.
Ее приводят на поляну. Горит костер, поляна вся в снегу. Семь наставников в деревянных масках стучат в бубны, танцуют посвященные послушницы. Луна висит над ними операционной лампой. Ника идет мимо собравшихся. Ветер свистит между деревьев, оставляя на них свой шепот, тени ветвей проглядывают сквозь голубоватый снег как вены. Нику привлекает то, что дальше. Впереди ее ждет что-то захватывающее, родное и при этом неизведанное. Сияющее.
Рядом идет медведица.
Привет, говорит ей Ника. Ты пойдешь со мной?
Медведица толкает ее в бок шершавым носом, и Ника снова падает — в тепло, на пол.
Кроме нее в комнате есть кто-то еще, Ника видит его очертания, подсвеченную часть лица — он сидит на стуле и играет в телефон. Затем прерывается и прикладывает мобильник к уху.
— Да все как обычно, — говорит. — Ну сегодня ночью вряд ли, это слишком…
Лес проступает сквозь него, как будто комната — лишь изображение проектора, наложенное на сосновые стволы. Позади него в лесу Ника видит женщину с синими губами. Женщина держит за руку мальчика лет восьми.
Телефон гудит еще раз.
— Да? А. Да, я понял. Адрес сейчас пришлю.
Он кладет трубку, матерится, что-то пишет в телефоне. Женщина и мальчик все еще стоят за ним.
— Почему они вдвоем? — спрашивает Ника, и ее сторож вздрагивает.
— Что?
— Женщина за твоей спиной. Почему она с ребенком?
Глухое молчание. Наверное, она попала в точку. У каждого есть тайна.
Мужчина начинает что-то быстро набирать в телефоне.
— Ты знаешь, кто я? — Ника приподнимается на локте. |