Наша, в сущности, несложная история подошла к концу. Несмотря на обилие действующих лиц, которые или участвовали в ней, или расследовали ее, в этой истории особое место занимают двое.

Жила-была Марина. Любила Пушкина и астрономию, записывала в особую тетрадь понравившиеся мысли и строки, окончила с золотой медалью десятилетку. Боготворила университет, хотела учиться, жить хотела, была домашней, замкнутой, гордой и сомневающейся в себе.

Последняя запись в тетради: «Я живу в ожидании чуда», — и рисунок под ней полудетский. Пальма, на которой растут бананы, с забавной мартышкой на ветке.

И жил-был Анатолий Павлович Андреев, о котором мне не хочется больше говорить ничего…

Однажды их пути скрестились. И Андреев поставил Марину на колени.

А потом вытеснил ее из жизни.

Амнистия

Человека освободили по амнистии.

Он вернулся домой, к семье, нашел работу, начал налаживать жизнь, разломанную бедой. Жил с чувством, будто бы второй раз родился. Однажды вечером, через девять месяцев после освобождения, его увели из дому, ничего не объяснив.

Объяснили потом, ему и жене, что освобожден он был по ошибке: при оформлении документов одно из должностных лиц допустило неточность в датах.

Его вернули в колонию. А в колонии объявили, что те девять месяцев, которые ему удалось беззаконно поблаженствовать дома, он будет отбывать в местах заключения дополнительно, потому что «юридические часы» были на это время как бы остановлены. А теперь они пошли опять, отсчитывая долгие месяцы, недели, дни, минуты…

В нескольких строках я изложил фабулу события. Теперь в него углубимся — для извлечения социально-нравственного урока.

Человек, о котором идет речь (не называю его фамилии, чтобы не травмировать лишний раз, тем более что теперь он лежит в больнице в тяжелом состоянии), четверть века — после окончания электромеханического факультета авиационного института — работал инженером в большом аэропорту добросовестно, честно; жена его — воспитательница в детском саду, дочери — четырнадцать лет. Немолодой уже, он помышлял об аспирантуре. Из увлечений стоит отметить автолюбительство. Собственной машины у него не было, потому что семейный бюджет исчислялся сотнями, а не тысячами рублей. Но летом, бывая на юге у родственников, он по доверенности водил машину.

Из-за машины этой и стряслась беда. (Надеюсь, юристы меня извинят за то, что я с литературной вольностью трактую событие, укладывающееся в строгое ложе одной из статей Уголовного кодекса.) Беда. Он ехал, сидя за рулем, по извилистой южной дороге, рядом с ним был родственник. На одном из поворотов машину занесло, она опрокинулась, родственник погиб.

Человек за рулем остался в живых, но получил тяжелые травмы, был несколько дней в бессознательном состоянии, его лечили, потом судили и определили наказание: шесть лет.

Осужденный и адвокат писали бесчисленные жалобы: не было автотехнической экспертизы, доказывающей, что виноват именно водитель, а не дефекты в рулевом управлении, отсутствовали и анализы, подтверждающие, что человек за рулем был нетрезв, и т. д. и т. п. Все аргументы защиты не буду перечислять — не потому, что они не вызывают доверия, а потому, что для темы, которая меня волнует, виноват он или нет — несущественно.

Освобожден он был по истечении не шести, а двух лет комиссией, которая разбирала дела осужденных, подлежащих амнистии, объявленной в честь 60-летия образования Союза Советских Социалистических Республик. И освобожден, как читателю уже известно, ошибочно, то есть, говоря строгим юридическим языком, незаконно.

В чем же заключалась ошибка, допущенная должностным лицом при оформлении документов? Начальник медчасти учреждения, где отбывал наказание наш осужденный, перепутал даты: написал, что у того была установлена инвалидность (при которой соответствующая статья Указа об амнистии на него распространялась) 29 января 1982 года, в то время как эта инвалидность была установлена действительно 29 января, но не 1982 года, а 1983 года, то есть не до Указа об амнистии, который был издан в конце декабря 1982 года, а после.