Телефоны были немедленно установлены у всех стенографисток: а было их тогда тридцать человек.

Ольга Ивановна стенографировала речи А. В. Луначарского, М. И. Калинина, крупнейших деятелей литературы и науки. Она встречалась с В. Брюсовым, с К. Бальмонтом, с путешественниками — товарищами ее второго мужа, географа Владимира Георгиевича Эрдели, с художниками-коллекционерами — товарищами и соперниками ее первого мужа, Александра Семеновича Жигалко.

«…К мужу (А. С. Жигалко) нередко приходили интересные, известные, неожиданные люди. Как-то вечером, когда его не было дома, в дверь постучали. Я открыла и сразу не могла ничего понять: передо мной стоял высокий красивый мужчина, в полном церковном одеянии, атласно-лиловой рясе с золотым нагрудным крестом, усыпанном аметистами. Были рождественские праздники, но ряженые тогда уже по домам не ходили! Оказалось, что это не кто иной, как митрополит так называемой „новой красной церкви“ Введенский, известный своими диспутами о религии с Луначарским. Он бывал как пациент у моего отца и был знаком, в связи с коллекционированием картин, с Александром Семеновичем. Приехал он к нам на машине сразу же после службы, не переодеваясь. Придя в себя от изумления, я пригласила его к столу, и мы с ним до прихода мужа оживленно беседовали о церковных обрядах, которые мне не всегда нравились. Он очень приглашал меня приходить в Елоховскую церковь и послушать его проповеди. Потом он не раз бывал у нас, но уже в штатском модном костюме. Однажды даже меня приглашал потанцевать с ним фокстрот под патефон, но я постеснялась: митрополит, что ни говори!

Приезжала к моему мужу певица Русланова с тогдашним ее мужем — Гаркави. Они тоже интересовались картинами. Вообще у нас бывали и художники и артисты. В двадцатых годах, перед отъездом за границу, был известный ленинградский бас Александр Мозжухин, брат знаменитого в кино Ивана Мозжухина, с красавицей женой гречанкой Клеопатрой.

Когда Клеопатра Андреевна после гибели мужа вернулась из Франции, я навещала ее в доме ветеранов сцены ВТО. Она привезла на Родину и передала в дар государству завещанные ее мужем ценные реликвии, в том числе эскизы Врубеля и рукопись Бородина».

Мы обычно узнаем о подробностях, мельчайших деталях минувших эпох из воспоминаний современников великих людей. Но не менее поучительны и ценны и воспоминания современников великих эпох. Может быть, когда-нибудь, дадим волю воображению, наряду с широко известной серией «Жизнь замечательных людей» будет и серия «Жизнь незамечательных людей».

Листая, перелистывая архив Ольги Ивановны Тарасевич, я думал об уникальности и ценности «незамечательной» человеческой личности, которая не воплотила себя ни в романах, ни в научных открытиях, ни в исторических деяниях. У нее было одно деяние — достойная жизнь.

Я читал, перечитывал, и все время что-то от меня ускользало. Это что-то, понимал я, не лежит на поверхности, не отражено в отрывочных записях и потаенных стихах, это что-то — тайна личности, которая уходит от рационального исследования, от четкой логики и требует для понимания большую силу сопереживания.

Ольга Ивановна при жизни несколько раз хотела показать мне Новодевичье кладбище, где похоронен ее дед, отец, родные. Я обещал, потом меня отвлекало что-то, казавшееся тогда более важным, чем эта элегическая прогулка, а когда я собрался наконец, она уже болела, а когда она выздоровела, я был опять чем-то занят… У нее было желание, суть которого я и теперь не понимаю: посидеть со мной на могиле Василия Макаровича Шукшина. Она почти пять лет деликатно, со свойственной ей ненавязчивостью, приглашала меня на Новодевичье кладбище, которое было вблизи дома, где она жила.

Дом ее и помещался между Хамовнической усадьбой Л.