– Скажи, пусть делают все, как полагается. Нам необходимо узнать, она это или нет.

Сын кивнул на своем конце провода.

– Я завтра в десять утра встречаюсь с ними. Они подкараулят ее у дома и проследят за ней. Если мы сумеем поговорить, то поговорим, если нет, то ее просто задержат под предлогом, что она под действием наркотиков, или еще что‑нибудь придумают.

Фэй была потрясена.

– Так она наркоманка?

Лайонел поколебался, нерешительно посмотрел на Джона. Они до смерти устали от поисков. Грязь, наркотики, мерзость, совокупление, оборванные дети. Они уже готовы были все бросить, но теперь… Если бы только это была она…

– Да, мама, похоже, это все‑таки Энн. И выглядит неважно.

– Она больна?

В ее голосе слышалась такая мука, что сердце Лайонела едва не разорвалось.

– Нет. Просто в эйфории. И живет в странном месте, что‑то вроде восточной секты.

– Боже мой! – Может быть, Энн побрила голову? Фэй не могла представить себе такого. Само место было за пределами ее понимания, она бывала там с Лайонелом и Джоном, пыталась помочь им в поисках. И если честно, испытала облегчение, когда они отправили ее домой. Теперь Фэй рвалась обратно, она интуитивно чувствовала, что Энн там. Мысленно Фэй представляла дочку такой, как в тот день, когда родила ее. Трудно поверить, что это случилось так давно.

– Мы позвоним тебе завтра, мама. Как только что‑то узнаем.

– Я весь день буду в офисе. – И добавила: – Мне заказать билет на дневной рейс на всякий случай?

Он улыбнулся в трубку.

– Просто будь на месте. Я позвоню в любом случае, Энн это или нет.

– Спасибо, дорогой. – Он самый любимый ее сын, мечта любой матери. И неважно, что он гомосексуалист. Она любит его больше Грега… Но Фэй любила обоих. Грег не так эмоционален и тонок, он бы никогда на три месяца не бросил учебу, чтобы искать сестру. Приезжая домой, он все время твердил, что Лайонел полоумный. Вард смотрел на сына зверем только за то, что тот произносил запрещенное имя. И Фэй с трудом сдерживалась, чтобы не наброситься на мужа при Греге. Ей слишком долго приходилось обуздывать себя, чтобы пережить все это, и, может, развод принес бы ей облегчение. Но пока некогда об этом думать. Самое важное сейчас – Энн.

Фэй лежала без сна и вспоминала дочь, когда та была маленькой, ее смешные словечки; как пряталась от всех и льнула к Лайонелу. Она родилась в несчастливое для семьи время, как теперь понимала Фэй. Но в чем же она виновата? Беда, свалившаяся на них вскоре после рождения Энн, заставила Фэй продать дом, вещи, украшения, переехать в ужасный домишко на Монтерей Парк, потом Вард их бросил, и она одна должна была прокормить всех, зарабатывать на жизнь. Энн, конечно, затерялась в этом бедламе. Другие уже к тому времени подросли и не так нуждались в матери. Она успела уделить им достаточно внимания, но Энн… На Энн у нее никогда не хватало времени… С тех пор Фэй работала, работала, работала… Она вспомнила, как няня через несколько месяцев после рождения дочки подходила к ней, предлагала подержать или покормить ребенка. А Фэй отвечала: «Потом… Мне некогда…» – и снова и снова проходила мимо малышки. И вот настал час расплаты. Как же она могла говорить, что у нее нет времени на ребенка? Какое право имеют люди заводить детей, если у них нет на них времени? Но ведь когда она ждала Энн, жизнь была необыкновенно легка. Нет, она плохая мать, плохая мать, плохая мать… Фэй думала, не слишком ли все поздно, не возненавидела ли ее Энн на всю оставшуюся жизнь? А ведь такое возможно, признавалась она себе. Есть вещи, которые не исправить никогда, например, ее нынешние отношения с Вардом… и с Энн.