Когда он тихо удалился, Фэй оглядела любимую комнату: полки заставлены книгами – старыми, новыми, очень редкими; ваза со свежесрезанными цветами; статуэтки – их она стала собирать несколько лет назад; красивый абиссинский ковер, дымчато‑розовый с бледно‑голубым, и по этому фону – цветы; английская мебель – она так заботливо ее выбирала; серебряные вещицы, отполированные Артуром до блеска. Дальше, в холле, чудесная французская хрустальная люстра, в столовой над английским столом, окруженным чиппендейлскими стульями, висит еще одна люстра. Дом всегда доставлял Фэй удовольствие, и не только из‑за красоты, но и из‑за того, что являлся резким контрастом той бедности, в которой она выросла. Поэтому каждый предмет казался еще более драгоценным: и серебряный подсвечник, и кружевная скатерть, и великолепные античные вещи – все это было символом ее успеха.

Такой же красивой была и гостиная, с розовым мраморным камином и изящными французскими стульями. Фэй нравилось смешивать английский и французский стили, соединять современность и старину. На стене висели две довольно милые картины импрессионистов – подарки очень близкого друга. Неширокая, весьма элегантная лестница вела наверх. Там ее спальня, вся отделанная зеркалами и белым шелком, в точности такая, какой рисовалась в детских фантазиях. На кровати лежало покрывало из песца, на диване – меховые подушки, мех наброшен и на кресло. В спальне был белый мраморный камин; такой же камин украшал ее зеркальную гардеробную. Ванная вся из белого мрамора. И была еще в доме небольшая комнатка, где Фэй закрывалась допоздна, изучая сценарии, или писала письма друзьям. Маленький, но прекрасно ограненный бриллиант, ее дом!

А за кухней находились комнаты слуг; во дворе – большой гараж, огромный сад, просторный бассейн с баром и раздевалкой для друзей. Здесь было все, что она хотела, собственный мирок, как она часто говорила. Фэй не любила его покидать и сейчас уже жалела, что на следующей неделе пообещала поехать к старой подруге.

Однако когда Фэй приезжала к ней, сомнения оставались позади. Несколько лет назад Гарриет Филдинг была известной бродвейской актрисой, и Фэй очень уважала ее. Гарриет многому ее научила, и сейчас Фэй хотелось обсудить с ней новую роль. Без сомнений, роль будет серьезной. И главный герой не из легких – редкостный бездельник, как рассказывали Фэй. Она никогда раньше не работала с ним, но надеялась, что не ошиблась, согласившись на роль. Гарриет тоже уверяла, что она сделала правильный выбор. Роль намного серьезней всех предыдущих и требовала большого опыта.

– Вот это меня и пугает! – засмеялась Фэй, когда они с подругой любовались заливом. – А что, если провалюсь? – Она как будто снова очутилась рядом с матерью, хотя Гарриет и была совсем другой – более образованной, намного практичней и разбиралась в работе Фэй. Маргарет Прайс гордилась дочерью, но никогда толком не понимала, что она делает, мир Фэй был чужим для нее. Но сейчас в городе ее детства у Фэй никого не остаюсь. Зато у нее была Гарриет. – Я серьезно. Вдруг провалюсь?

– Во‑первых, не провалишься. А во‑вторых, если и так, а это с нами иногда случается, ты снова соберешься, попробуешь, и в следующий раз выйдет удачней. Брось, Фэй, ты никогда раньше не трусила, – раздраженно сказала Гарриет, но Фэй понимала, что раздражение было наигранным. – Просто готовься, и все будет прекрасно.

– Надеюсь, вы правы.

Гарриет немного помолчала, и Фэй улыбнулась. Старая актриса действовала на нее успокаивающе. Они пять дней бродили по холмам Сан‑Франциско и болтали обо всем – о жизни, войне, карьере. И о мужчинах. Гарриет – одна из немногих, с кем Фэй могла быть откровенной. Такая мудрая и вместе с тем забавная – Фэй благодарила судьбу за то, что в ее жизни есть эта женщина.

Когда речь зашла о мужчинах, Гарриет поинтересовалась, – в который раз! – почему Фэй никак не остановится на ком‑то одном.