— Автомобиль слева принадлежит Массиньякам, тут ничего не скажешь, — заметил Жан-Марк. — А тот, что справа, чужой.

— И тебя это удивляет? — проворчал Филипп. — Наш двор превратился в гараж!

Отец явно был не в духе. Наверное, проигрался в бридж. Кароль, как всегда, была сама безмятежность. Все трое вошли в ярко освещенную кабину лифта. Жан-Марку показалось, что мачеха рассматривает его с любопытством. Уж не догадывается ли она, какому занятию он только что предавался? Может, у него на лице следы губной помады или от него несет противными духами Мики… Нет, глядя на него, Кароль думает вовсе не об этом: наверное, она вспомнила, как его тошнило на шоссе. Едва он оказывался рядом с ней, ему снова чудился запах рвоты. Долго ли еще ее присутствие будет ему напоминать о пережитом унижении? Злая обида душила Жан-Марка. Он резко отвернулся от Кароль. Все трое вошли в квартиру.

— Спокойной ночи, папа, спокойной ночи, Кароль, — пробормотал Жан-Марк.

Он смотрел, как они прошли в спальню. Дверь за ними закрылась. «Ну вот, теперь они займутся тем же, чем занимался я с Мики! Но ведь отцу уже сорок пять. Неужели это его еще интересует?» Жан-Марку не хотелось спать, он уселся в кресло и закурил, с симпатией думая о своем новом друге.

IX

В кои-то веки в лавку Мадлен заглянул покупатель, и не успела она с ним договориться, как через полуоткрытую дверь послышался голос старой Мели:

— Вас просят к телефону!

Мадлен бросила сокрушенный взгляд на господина Ферреро, владельца гаража, который заинтересовался серебряным кофейным сервизом из шести предметов времен Империи. Он хотел преподнести его жене к Новому году, но находил цену слишком высокой. Если Мадлен оставит его одного, он может передумать.

— Я на минутку! — сказала она.

И бегом бросилась к себе. Летний сезон кончился, клиентов стало совсем мало, так что упустить такого покупателя было бы очень досадно. Да еще из-за телефонного звонка — она не сомневалась, что звонит кто-нибудь из ее коллег антикваров. «Надо было сразу скинуть процентов десять», — подумала Мадлен, беря трубку. Но стоило ей услышать далекий голос, как все коммерческие заботы мигом улетучились.

— Франсуаза, дорогая! — воскликнула она. — Как я рада! Но почему ты звонишь? Что-нибудь случилось?

— Нет, Маду.

— Все здоровы?

— Все.

— Как ты меня испугала! Вы, наверное, уже готовитесь к зимним каникулам. Куда вы собираетесь в этом году?

— Как всегда, в Шамони. Я звоню тебе как раз по этому поводу. Папа, Кароль, Жан-Марк и Даниэль едут в конце недели. А я, ты знаешь, к лыжам равнодушна. Я предпочла бы провести Рождество у тебя. Я уже сказала папе. Он не против. Я не стесню тебя?

— Стеснишь меня? — радостно воскликнула Мадлен. — Брось, пожалуйста! Это будет чудесно! Во всяком случае, для меня. А ты не боишься здесь соскучиться? Ведь в Туке на Рождество не так уж весело.

Но Франсуаза продолжала уже тише:

— Алло! Ты слышишь?.. Тетя Маду, мне хотелось бы приехать вместе с Патриком.

— Ах, вот как…

Радость Мадлен сразу погасла. Она упрекнула себя за непростительную наивность. Как могла она подумать, что Франсуаза вдруг возмечтала просидеть две недели наедине с теткой?

— Но, — пробормотала она, — если отец узнает…

— А откуда ему узнать?

Обе помолчали. Взгляд Мадлен скользнул по коллекции бронзовых безделушек на каминной полке. Франсуаза их еще не видела. Не видела она и комнат после ремонта. Она так давно не была здесь!

— Если это тебя стеснит, — продолжала Франсуаза, — Патрик может поселиться поблизости в гостинице.