— Ты уже успела их заметить?

— Ну конечно, Маду! Мы не стараемся морочить друг другу голову!

Мадлен поняла, как старомодна ее институтская восторженность. Словно ей было восемнадцать, а Франсуазе пятьдесят.

— Из какой он семьи? — спросила она, нащупывая подходящий тон.

Но тут же подумала, что и этот вопрос звучит анахронизмом.

— Из самой скромной.

— Ну а все же?

— Его родители обыкновенные служащие.

Мадлен всегда стояла за социальное равенство.

— Ну что ж, превосходно, — сказала она. — Итак, ты его любишь? Вы любите друг друга?

Франсуаза съела кусочек кекса, отпила глоток чаю, приложила салфетку к губам и ответила:

— Да. У нас это очень серьезно.

— Что ты хочешь сказать?

— Мы намерены пожениться.

Четкость ответа огорошила Мадлен.

— Как? Уже? — пробормотала она. — Сколько же ему лет?

— В феврале исполняется двадцать.

Мадлен разволновалась.

— Двадцать лет? Но это же безумие! Он еще не устроен! Впереди учение, военная служба!..

— Да нет же, Маду, мы поженимся только через пять лет.

— Ну, это другое дело!.. Но почему пять лет? Это слишком долго! Что вы будете делать это время?

— Учиться.

Внезапная догадка озарила Мадлен. Она притушила окурок и спросила напрямик:

— Ты его любовница?

— Вовсе нет. И не собираюсь ею становиться.

Скорей закурить. Сухо щелкает зажигалка. Успокаивающий вкус табака во рту. Отгоняя рукой дым, попавший в глаза, Мадлен заговорила негромко, но настойчиво:

— Послушай, девочка, вы не выдержите пяти лет! Не каменные же вы оба, в самом деле! Вы наделаете глупостей! Ты забеременеешь!

— Неужели любовь обязательно должна повлечь за собой физическую близость? — ответила Франсуаза, глядя тетке прямо в глаза. — Мы не животные. Патрик такой же католик, как я. Я верю его слову, он верит моему. Твои опасения, может быть, и справедливы для других, но не для нас.

Обезоруженная Мадлен на миг усомнилась в собственных доводах. Франсуаза была так уверена в себе и так прямодушна, что, пожалуй, пять и даже десять лет, живя бок о бок с человеком, который ее любит и чьей женой она хочет стать, она останется целомудренной. Эта твердость духа читалась в ее широко открытых, сияющих и спокойных глазах. Но ее благоразумие граничило с одержимостью, в ее уравновешенности было что-то маниакальное. Рассудочное целомудрие Франсуазы встревожило Мадлен больше, чем встревожила бы откровенная чувственность. Она испугалась оттого, что ей нечего было бояться.

— Я бы хотела посмотреть на твоего Патрика!

— Я познакомлю тебя с ним, как только ты захочешь.

— Нет ли у тебя его фотографии?

Франсуаза порылась в сумке, и перед взором Мадлен предстал заурядный с виду молодой человек с трубкой в зубах, через очки смотрящий в объектив. По этому квадратику глянцевой бумаги невозможно было составить какое-либо представление.

— Что ж, очень славный, — кивнула она.

— Да, он производит приятное впечатление, — согласилась Франсуаза.

И убрала снимок со спокойным видом собственницы. Потом она доела кекс. «Девочка совершенно одинока!» — подумала Мадлен. Она чувствовала, что нужна племяннице, и это радовало ее. Сигарета потухла, оставив во рту горький привкус. Надо постараться хоть десять минут не курить.

— Все же, я думаю, вам надо обручиться!

— Зачем?

— Чтобы бывать вдвоем, не опасаясь пересудов!

— Ну, знаешь, в наше время помолвка вышла из моды.