2

В эту ночь к нему в сны снова пришел Алустрал. Герфегест уже успел привыкнуть к этим снам, привыкнуть к тому, что любая ночь может принести страшную реальность прошлого. Каждый сон рассказывал ему что‑то новое о его жизни в Алустрале, и каждый раз он проклинал непрошеное вторжение прошлого в свою мирную спокойную жизнь последних лет.

Это была страшная война. Страшная и жестокая. Так не истребляют крыс. Так люди могут истреблять только людей. Весь мир против Дома Конгетларов. Армия против отряда. Флот против галеры. Сорок убийц против одного человека с секирой на длинном и легком древке. Таком длинном, таком легком…

Герфегест видел смерти всех членов своего Дома, видел, как плавились камни цитадели Наг‑Туоль, видел, как исполинские каракатицы, послушные флейтам Пастырей, сокрушили трехмачтовый корабль его отца. Видения сменялись с непостижимой быстротой. Но вдруг бурные потоки его сна, будто наткнувшись на преграду, замедлили свой бег…

Вечер. Древнее круглое святилище, прилепившееся у корней исполинской сикоморы. Он, Герфегест, сидит на камне, погрузив ноги в ледяной ручей, в двадцати шагах от своего дома. В его руках – меч, его глаза закрыты, солнце медленно погружается в океан серых, лишенных листвы деревьев. Это не Алустрал. Это Сармонтазара.

Уже совсем темно, но все‑таки Герфегест видит, как стремительная вода несет к нему что‑то новое. Еще не опасность, но уже ее тень, ее эхо. Большой дохлый паук, светящийся на поверхности ручья, как в пучинах синих морей Алустрала светятся орды гигантских медуз и полчища жирных креветок, которых на южных островах называют «крак», а на северных – «эльор». Паук совсем близко, меч Герфегеста словно бы невзначай проворачивается в его ладонях, и вот уже две половинки паука, рассеченного лезвием вечной волосяной заточки – гордостью Элиена, Белого Кузнеца Гаиллириса – продолжают путь вниз по течению.

Сон обнажает свои черные, как смоль, клыки. Четыре бронзовые статуи‑хранительницы в жилище Герфегеста разрываются в оглушительном стоне.

3

Герфегест открыл глаза вовремя. Статуи‑хранительницы действительно надсадно гудели. Непонимающе ойкнула, вцепившись в его плечо, пробудившаяся Тайен. Он не видел, но знал, что утоптанный земляной пол, единственным украшением которого была плетенная из тростника циновка, вспучился на пол‑локтя. Путь Ветра не лжет тем, в ком течет кровь Конгетларов.

– Все хорошо, – совершенно спокойно сказал Герфегест Тайен, ловя себя на мысли, что так бессовестно он еще не лгал никому.

Мгновение спустя он, перекатываясь через левый бок, стрелой вылетал из‑под медвежьей шкуры. Его правая рука безошибочным движением выдергивала меч из ножен, повешенных в изголовье, а глаза Герфегеста, расширяясь от ужаса, видели, как из‑под земли, разгораясь мертвенным бледным светом, появляются многоколенчатые ноги.

Первым ударом Герфегест укоротил Слепца на одну ногу. Но остальные одиннадцать, вкупе с телом, уже полностью выпростались из‑под земли, и, глухо зашипев, Слепец обрушил на Герфегеста удар сдвоенного ложноязыка. Жгучий бич свистнул там, где Герфегеста не было. Уже не было – Ветер быстр и изменчив; всякий из Конгетларов, кто не постиг этого, умирал слишком быстро. Остальные жили дольше, жили, чтобы исчезнуть навсегда в жерновах войны. Герфегест был лучшим из Конгетларов. Теперь уже безусловно лучшим, потому что некому было оспорить его первенство.

Но Слепец был все‑таки очень опасным противником. Три выпада Герфегеста не достигли цели – тварь ловко отскакивала назад, а в третий раз полоснула ложноязыком по ногам Герфегеста. Он упал на спину, и тотчас же две пары передних лап Слепца впились Герфегесту в грудь, пришпиливая его к земле, как булавки итских любознателей пришпиливают ни в чем не повинных клопов и бабочек.