Он съел прямо с подноса безвкусный холодный ужин, поданный в номер, выпил виски, принесенное на том же подносе, потом добавил еще, из собственных запасов, выкурил несколько сигарет и без всякого интереса принялся читать воспоминания известного парижского торговца картинами. Начиная с половины двенадцатого, он стал нетерпеливо поглядывать на часы. Он уже страстно желал Андреа, эту чувственную и пылкую женщину. Время ползло, как черепаха. В две минуты первого, еле сдерживая нетерпение, он поднялся со второго на третий этаж и, убедившись, что его никто не видит, тихонько постучал и налег на дверную ручку номера триста шестнадцать. Ну конечно, Андреа еще не было, и он обругал себя дураком — вообразил, что она придет вовремя. Десять против одного, что она все еще на этом ужине и, конечно, здорово подвыпила. Вернувшись к себе, он разделся, сунул ноги в комнатные туфли, накинул халат поверх пижамы, потом побаловал себя еще рюмкой виски и двумя сигаретами. Он не мог больше читать парижского торговца, и теперь в душе его боролись радость и уныние. Только в половине первого он наконец распахнул дверь номера триста шестнадцать, которая была оставлена приоткрытой на полдюйма.

— Милый, я тебя просто заждалась, — сказала Андреа, когда он запер за собой дверь. На ней была легкая накидка, а под накидкой — ничего, только сверкающая белизной кожа; она и не думала скрывать свою наготу. Ну, ясное дело, выпила.

— Нет, это я тебя заждался, дорогая. Я уже раз приходил. Ну, как ужин?

— Закуска ужасная, но выпивки вволю. А толку никакого. Я все время рвалась уйти. Но поцелуй же меня, ты, старый, негодный мошенник!

Он исполнил ее желание, после чего руки их начали привычный путь, и в первые минуты казалось, что в этот раз им будет хорошо, как никогда. Но тут он как на грех высвободился из ее объятий, чтобы снять халат и шлепанцы.

— Там болтали всякие глупости, — сказала она, садясь на край кровати, — будто пьеса тебе не понравилась, Майкл.

— Это правда, — отозвался он, не подумав, и сел рядом с ней, готовый возобновить сладостную игру. — Не понравилась.

— Майкл, милый, не шути, этим не шутят. Ты же прекрасно знаешь, как мне хочется сделать декорации и кукол для настоящей постановки, не то что эта стряпня репертуарного объединения.

— По правде сказать, не знал. — Он говорил несколько отрывисто: в эту минуту ему меньше всего хотелось разговаривать о театре.

Она нахмурилась, отняла у него руку и быстро прикрылась накидкой, спрятав все, что представляло для него непосредственный интерес.

— Зачем же ты приехал?

— Побыть с тобой, Андреа, милая.

— Ах, не морочь мне голову, ведь для этого почти в любой вечер тебе достаточно снять трубку. Я говорю о пьесе.

— Джеф Берд чуть не силой меня заставил. — Он говорил резко, между прочим, и оттого, что сильно замерз. — Не полагается на собственное мнение. И правильно, у Джефа его просто нет. Вот и пришлось мне ехать смотреть эту пьесу. Что ж, я посмотрел. По-моему, это невыносимо нудно.

— Какая чепуха! Это оригинально. Это подлинный эксперимент. Это потрясающе. Это…

— Одна умная мыслишка, а обсасывают ее битых два часа, — сказал он, сунул ноги в шлепанцы и надел халат. — И если бы ты поменьше думала о заказе на новые декорации, то поняла бы, до чего это скучно.

— Может быть, ты живешь святым духом, а мне надо на жизнь зарабатывать, — огрызнулась она. Теперь она сидела на кровати, сверля его взглядом. — Почему ты считаешь себя умнее всех? Уилкинс из «Гэзетт» без ума от пьесы. Критик из «Дейли ньюс» сказал, что это самая захватывающая вещь сезона.