Изменить размер шрифта - +

– Как? – спросила она.

– Что «как», ka-lyrra? – Поймав папку, он аккуратно положил ее на стол.

– Как ты выполнил всю мою работу? Когда ты ее выполнил?

Он пожал плечами.

– Мне не нужно спать так долго, как тебе.

– Ты хочешь сказать, что вчера ночью за несколько часов ты лично написал заключения по семи моим делам?

– По девяти. Потом я понял, что два из них не твои, и разорвал их.

– Разве ты знаешь достаточно о том, чем я занимаюсь, чтобы обсуждать вопросы ответственности сторон?

– Ой, я тебя умоляю. – Похоже, его это сильно оскорбило. – Я живу не первую тысячу лет и наблюдаю, как люди решают подобные вопросы. Я пролистал несколько других твоих дел и взял их за образец. Человеческое право удивительно простое: вы обвиняете всех, кроме себя. Я просто обвинил всех и вся, о ком упоминалось в деле, кроме лица, которое вы представляете, и подкрепил это сведениями, которые смог выудить, в подтверждение своих слов.

Габби старалась не рассмеяться. Действительно старалась. Изо всех сил. Но Адам заявил это так вкрадчиво, с таким мягким выражением лица и так удачно выразил то, за что она ненавидела дела о персональном ущербе, что она не сдержалась. У нее вырвался легкий смешок. Который превратился в смех. И она бы смеялась и дальше, если бы на его губах не появилась легкая улыбка, а глаза не засияли. Он подошел к ней, обнял за талию своими большими руками и внимательно посмотрел на нее.

– В первый раз вижу, как ты смеешься, Габриель. Так ты становишься еще красивее. Не думал, что это вообще возможно.

Ее смех резко оборвался, и она отодвинулась от него. Но было слишком поздно, его руки уже оставили свой жгучий отпечаток на ее теле, словно горячее любовное клеймо.

– Не льсти мне. Не будь со мной таким милым, – проговорила она сквозь зубы. – И больше не делай за меня мою работу.

– Я просто хотел помочь. Вчера вечером ты выглядела такой уставшей.

– Какое тебе до этого дело? Не вмешивайся в мою жизнь.

– Я не могу.

– Потому что я отказываюсь жертвовать всем своим миром ради того, чтобы помочь тебе вернуть свой? – резко спросила она.

– Нет, – спокойно ответил Адам, прищурившись. – Потому что мне не нравится твой начальник. Мне не нравится, как он на тебя смотрит. Мне не нравится, как он с тобой разговаривает. Мне чертовски не нравится весь этот балаган. И когда я снова стану собой, я исправлю положение.

Габби замерла. Адам Блэк выглядел злым и говорил со злостью. Искренней злостью. Его разозлило то, как с ней обращаются. Его лицо стало мрачным и грозным, а в глазах засверкали золотые искорки.

Это было ужасно и жестоко с его стороны – вести себя так, как будто у него есть чувства. И как будто она ему не безразлична. Особенно когда Габби не знала больше никого, кто бы так к ней относился. Конечно, он сделает все, чтобы соблазнить ее, – даже изобразит эмоции и притворится, что проявляет заботу. В конце концов, не потому ли это называется соблазном, что жертве внушается ложное чувство безопасности и благополучия? А как его создать, если только не притвориться, что проявляешь заботу?

«У него нет души. Нет сердца. А значит, нет эмоций», – напомнила она себе. Схватив свою сумочку, она выключила компьютер и вышла из кабинета.

«Заключения были действительно очень хорошо написаны», – раздраженно думала Габби полтора часа спустя, вывалив на кровать белье из корзины и сортируя его. Погружение в рутину повседневных дел помогало ей не замечать, что «син сириш ду» собственной персоной сидит сейчас внизу у нее в кухне, потягивая скотч прямо из бутылки («МакАллан» пятилетней выдержки) и печатает что-то на ее ноутбуке, атакуя интернет.

Быстрый переход