Меррим подалась вперед и поцеловала его в грудь. Бишоп замер.

— Пойдем в пещеру.

Па пути она продолжала целовать его, щипать, лизать теплую кожу. И, стаскивая с него шоссы, мимолетно удивилась мягкости и свежести воздуха.

Его плоть уже поднялась, готовая к бою. Похоже, туго ему приходится… даже она, девушка, совершенно не имевшая опыта еще двадцать четыре часа назад, это понимала. Поразительно. Ей еще многому предстоит научиться, но это совсем не пугало.

— Меррим, — простонал он, опрокидывая ее на спину, задирая подол платья, гладя внутреннюю сторону бедер, наслаждаясь прикосновениями к бархатистой коже.

Он закрыл глаза. Откинул голову. Пальцы поднимались все выше, коснулись крохотной горошинки, и он едва не пролил семя от сладостного ощущения. Господь и все присные его, он сейчас лопнет!

У него едва хватало воли не наброситься на нее и не овладеть силой. Меррим лежала, доверчиво улыбаясь ему. Он продолжал ласкать ее, и очень скоро она заметалась, изнемогая под жаром певшей в жилах крови. Вожделение охватило ее не менее властно, чем Бишопа. Как все странно…

Она инстинктивно подняла бедра и произнесла его имя. Он сжал упругие ягодицы и глубоко вошел в нее.

Она едва не вскрикнула от творившегося с ней чуда. Он снова в ней!

Она как будто обезумела. Наслаждалась каждым мгновением и хотела большего. Обвила его ногами и дернула на себя.

Он вонзался… глубже… глубже… и, немного овладев собой, улыбнулся:

— Ни один мужчина не в силах представить такого. Еще секунду, Меррим. Дай мне еще секунду…

Он тихо охнул, откинул голову и закричал. Крик эхом разнесся по пещере.

Где-то, словно глубоко в ней, зародилась мелодия. И хотя она понимала, что пение идет откуда-то извне, все же чувствовала его, и это ее будоражило… и она ощутила невероятное желание приподняться и укусить его за подбородок. Она стала целовать его, охваченная такой же сильной потребностью, и тут же вскочила, застав его врасплох. Бишоп упал на спину.

— Нет, не двигайся! — яростно велела она, распластав пальцы по его груди.

И долго смотрела на него, желая, желая… вбирая его в себя.

Его плоть вновь отвердела и наполнила ее… а может, он и не покидал ее даже на секунду.

Меррим схватила его руку, положила себе на грудь, ощутила ласку его пальцев, и теперь настала ее очередь кричать. Он вторил ей, и их голоса раздавались в неподвижном воздухе.

Странная мелодия постепенно затихла, остался только звук ее дыхания. Она лежала на нем, продолжая слушать эхо голосов… а может, это были вовсе не голоса, а стук ее поющего сердца. Но какая разница?

Под спиной Бишопа дрогнула и сместилась земля. Потом еще раз и еще. Он крепко прижал Меррим к себе.

Во имя всех кривых зубов святых, неужели земля сейчас разлетится в осколки?

Но дрожь и тряска неожиданно показались чем-то незначительным, вовсе их не касающимся, хотя продолжались по-прежнему.

Тихая мелодия, которую он слышал, — это Меррим, забывшись в своем наслаждении, все напевала, — стихла. Все замерло. Меррим положила голову ему на плечо, и сердца их бились в унисон. Он вдыхал ее запах.

Когда наконец дыхание и способность мыслить вернулась к ней, Меррим прошептала:

— О, Бишоп, такое даже представить себе невозможно, правда?

— Д-да, — с трудом выдавил он, хотя это не имело особого значения.

Она была права. И еще может говорить! Поразительно! Ему и дышать трудно: воздух словно разбух и не помещался в груди.

Он провел ладонями по ее спине. Жаль, что не успел сорвать с нее платье!

Ему отчаянно хотелось ощутить ее нагую плоть, полные груди, приникнуть к ним губами.

Он сам не помнил, как умудрился раздеть ее.