— И вернешь демонов в их царство?
— Клянусь.
— Когда?
— Немедленно. Освободи меня.
Бишоп уселся на корточки, продолжая смотреть на сундучок, и наконец медленно кивнул:
— Все сделано. — Подняв палочку, он направил ее на сундучок. — Проклятия больше не существует.
Последовало полное молчание, сменившееся пением. Множество голосов слились в стройном хоре, выводя ангельскую мелодию. Потом снова молчание.
Сундучок затрясся. Бишоп и Меррим отпрянули. И тут тьма взорвалась каскадом ярких цветов: красный, синий, оранжевый, зеленый. Искры рассыпались по пещере, мириады крошечных взрывов шума и красок. Шум становился все громче, пока оба не закрыли уши руками.
Внезапно и невероятный шум, и краски, и искры, и сундучок исчезли. Просто испарились.
Они остались одни.
— Знаешь, что, Меррим?
Меррим вопросительно склонила голову набок.
— До меня только сейчас дошло, что я очень хотел бы видеть тебя на коленях передо мной.
— Но зачем, Бишоп? — удивилась она. — Хочешь, чтобы я тебе поклонялась?
Он лишился дара речи. Дыхание перехватило. Перед глазами так ясно встала она, черт побери. Стоит на коленях… касается его… ласкает… берет губами…
Бишоп задрожал.
Подумать только! Они на дне дыры, не знают, как выбраться, и он, во имя всех блудных детей, вдруг захотел, чтобы она взяла его в рот?!
Нет, он действительно безумен!
И все случившееся тоже безумие. Они пытались игнорировать все это, сосредоточиться только на настоящем, на том, что было реально, на том, что можно увидеть и потрогать. Хорошая это штука — настоящее.
Бишоп понимал, что никто из них не желает думать о странном сундучке, демонах и волшебнике Модоре. Какое счастье, что они убрались! Столько событий! На его взгляд, чересчур много.
Но оказалось, это еще не все. Он вдруг услышал смех. Тот самый смех, который раздался, когда он впервые наклонился над дырой. Тот самый, которым сопровождались пощечины.
Смех становился все громче.
Он взглянул на Меррим. Та явно ожидала от него каких-то слов. Но язык его не слушался.
Бишоп понял, что она ничего не слышала.
— Нет, — неожиданно улыбнулся он, — это вовсе не для того, чтобы ты мне поклонялась. Я все объясню позже. А пока давай выбираться отсюда. Дай мне руку.
Она ни о чем не спросила. Просто подала ему руку.
Он сжал ее пальцы, притянул к себе и обнял. Тихий смех по-прежнему звучал в его ушах, наполняя сердце, и он знал, что на этот раз пощечин не будет.
«Это ты, принц? — спросил он мысленно. — Хочешь, чтобы я убрался из злосчастной дыры? А заодно и из пещеры?»
Он улыбнулся и закрыл глаза. А когда открыл, увидел веревочную лестницу, свисавшую сверху.
— Это еще откуда? — хмыкнула Меррим, и в голосе не было страха. Только удивление. — Я ее раньше не видела!
— Ты права, — коротко обронил он. Да и что он мог сказать? Что это принц сотворил веревочную лестницу? Наверное, они оба перешли границы страхов, границы непознанного, непонятного. — Наверное, лестница была здесь все время и мы просто ее не заметили, — предположил Бишоп.
Может, она в самом деле была невидимой? Правда ли это? Неизвестно. Но Бишоп знал, знал твердо, что она появится, как только он откроет глаза. Знал так же хорошо, как то, что больше никогда не услышит этого смеха. Кто бы ЭТО ни был, принц или даже Брешия, он снова исчез, правда, наяву никогда и не появлялся.
Очутившись в пещере, он заглянул в дыру и ничуть не удивился тому, что лестница словно растаяла в воздухе. |