Проводив отца, Андрон будто окунулся в вакуум — уличные друзья все куда-то порастерялись, знакомые девушки повыходили замуж, Варвара Ардальоновна, резко сдав, после смерти мужа замкнулась в себе, говорила мало и общалась большей частью с Богоматерью-Приснодевой и регулярно являвшимся по ночам единорогом Арнульфом. Однако все же спросила, без особого пристрастия:

— Чем заниматься-то думаешь, Андрюшенька? По какой тебе хочется части?

Все правильно, вкалывать надо, с неба само не упадет. Кто не работает, тот не ест. А у Андрона и мысли не было, по какой части ему хочется. Главный майор Семенов звал его к себе, в систему, говорил, жестикулируя, с убедительностью Цицерона:

— Хорош тебе, Лапин, говорю, жевать говно и сидеть на жопе ровно. Пора, пора уже оторвать сфинктер от ануса. Давай я тебя прапором пристрою ма свиноферму, по десятой категории. Красота. По-т, уважение, парное мясо. Поросята молочные, брюшки породистые. Хак фак, бля, ут феликс вивас — так поступайте, чтобы жить счастливо… ну ладно, не хочешь к нам, двигай тогда к гражданским ментам, хотя они все пидорасы. Можно в Калининский звякнуть, у меня там замначальника РУВД в корешах ходит. Встанешь на должность, осмотришься, поступишь в Стрельнинскую школу, а как получишь звезду, пристроим тебя в главк, в БХСС, мне и там замначальника никогда не откажет… Ладно давай так, ждем весны, а там я тебя засуну в институт — можно в театральный, можно в «корабелку» можно в первомед. Я, естественно, как врач рекомендовал бы последний вариант. Впрочем, сумкуку. В смысле — каждому свое.

В общем, пока суд да дело, Андрон устроился на отцовское место, то ли сторожем, то ли дворником то ли электриком. Преемственность поколений, такую мать, рабочая династия. Тоска. Ржавые, гудящие басом трубы в подвале, скучный, бальзаковских кондиций детсадовский персонал. Хоть бы одна хорошенькая. Да впрочем, какая разница, все одно — табу. Не е…и по месту жительства и не уе…ен будешь.

Чтобы хоть как-то развеяться, Андрон решил однажды поехать в Сиверскую, пройтись по старым адресам, проведать корешей. Плюнув на билет, сел на электричку зайцем.

Сиверская встретила его резким, бросающим порошу в лицо ветром, нечищенными, с сугробами улицами, жалким, наполовину занесенным снегом городком аттракционов. Тихую Оредеж сковали льды, ели, поседев, впали в спячку, домики в палисадах стояли сиротливо, печальные и одинокие среди скелетов деревьев. Только два цвета — белый и черный, никаких полутонов. Не лето красное.

По старым адресам было тоже невесело. Плохиша не было дома, у Боно-Бонса никто не ответил, а у Матачинского дверь открыла какая-то старуха, то ли бабка, то ли тетка, фиг поймешь, не приглашая войти, зыркнула недобро, буркнула глухо, будто из-под земли:

— Нету его. В прошлом годе сел.

Перекрестилась, плюнула и отпрянула за порог, только бухнула дверь да лязгнул засов.

«Ну дела, одних уж нет, а те далече», — опечалившись, Андрон потопал было на станцию, однако передумал и решил все же дать крюка — заглянуть для очистки совести к Мультику. Тот оказался дома, все такой же, рыжий, патлатый, уже изрядно на кочерге. Очень похожий на конопатого Антошку из мультфильма про то, как дили-дили, трали-вали это мы не проходили, это нам не задавали.

— А, это ты. — Он признал Андрона без труда, но все никак не мог припомнить, как его зовут и, морща лоб, натужно напрягал извилины. — Привет, земеля. Давай в дом, брат. Ну, корешок, как делы?

В доме было жарко, пахло печью, табачным дымом, чистыми, недавно вымытыми полами. В углу, на экране «Радуги», бодро шел «Полосатый рейс», на столе, застеленном белой скатертью, плошки с салом, огурцами и капустой вкусно соседствовали с ополовиненной бутылкой «Старки».