|
Это был человек лет шестидесяти, крепко сложенный, но очень маленького роста, так что, сидя, он не доставал ногами до пола. Белые волосы, тщательно расчесанные, придавали ему благородный вид. Глаза были скрыты под темными очками. Он поклонился в ответ на наше приветствие. – Так это вы приказали, чтобы лодка вернулась к тонущему пароходу? Действительно, это мужественный подвиг, на который, сознаюсь, я бы сам не решился. Я больше забочусь о собственной жизни, нежели о чужой. Впрочем, мне приходилось быть очевидцем того, что англичане думают иначе. Я очень рад вашему посещению, сеньор! А теперь скажите мне, что привело вас в наши края? – Меня интересуют древние развалины близ Паленке, и я направлялся туда с моим другом, доном Игнасио, когда случилась страшная катастрофа, чуть не стоившая нам всем жизни. В нашем беспомощном положении мы приняли приглашение вашего сына, в надежде, что вы продадите нам несколько ружей и мулов. – Развалины, развалины! – повторил хозяин. – Как они привлекают к себе вас, англичан… Я же их не переношу, может быть потому, что мне сказали, что я найду смерть под развалинами. Как бы то ни было, вам посчастливилось спасти ваши жизнь и деньги. Мы скоро будем ужинать, а ты, Хосе, отведи наших гостей в их комнату, они, вероятно, пожелают привести себя в порядок после дороги. Он сделал знак служившей ему девушке, и она пошла вперед. Вы, сеньор Джонс, для которого я пишу свои воспоминания, часто спали в той бывшей настоятельской келье, куда нас тогда привели, и мне нет надобности подробно описывать это помещение. Переменилась только мебель, а сама комната осталась в прежнем виде. Несколько скамеек, простой умывальник и две американские постели, недалеко одна от другой, по обе стороны аббатского портрета, – вот и все. – Боюсь, что вам это покажется слишком скромным после роскоши в Мехико, но у нас нет лучшего помещения, – заявил Хосе. – Благодарю вас, мы прекрасно устроимся, – отвечал сеньор. – Вероятно, вашим гостям снятся страшные сны, – добавил он, указывая на картину и на мучимых на костре индейцев, из тел которых черти вынимали сердце. – Я хотел закрасить эту картину, но отец не позволил. Заметьте, что поджариваются одни только индейцы, ни одного белого нет среди них, а отец ненавидит их от всей души. Приходите ужинать, как управитесь; вы не ошибетесь дорогой, так как запах еды приведет вас в столовую! – сказал он со смехом и вышел. – Постой, – обратился я к девушке, которая тоже собиралась уходить, – не принесешь ли ты немного пищи нашему слуге, – и указал на Моласа, – так как твои господа не хотят, чтобы он ел с ними за общим столом? – Si, хорошо! – ответила девушка, стараясь поймать мой взгляд. Дона Хосе в комнате не было, и я поспешил запереть дверь, так как вспомнил, что в нашем обществе могут быть и женщины. Я сказал несколько установленных слов служанке, которую звали Луизой, и она мне ответила, как следовало по нашему уставу. В моем лице она не замедлила признать Хранителя Сердца и вся прониклась почтением и послушанием. За стеной послышался голос дона Хосе, звавшего Луизу. – Сейчас иду, – ответила она громко и затем, обратясь ко мне, шепотом продолжала: – Господин, вы подвергаетесь большой опасности. Не знаю, какой именно, но я постараюсь узнать. Вино не опасно, но кофе не пейте и не спите, когда ляжете в постель. Осмотрите пол и вы поймете… Иду, сеньор! – опять громко ответила она на зов молодого хозяина. – Что это значит, дон Игнасио? – спросил меня сеньор Джеймс, когда мы остались одни. Я молча отодвинул одну из кроватей и на полу увидел темные пятна – пятна крови. – Люди умирали насильственной смертью на этом месте, – пояснил я моему другу. – Гостей прежде усыпляют, а потом убивают в этом доме. |
