Тиришри хихикнула.

— Ну, теперь все в порядке, — сказала она себе. — Остается лишь полететь вперед и смести снег с тропы, чтобы им ничто не мешало всласть побегать.

Сколль совсем выбился из сил. Подъем вместе с конями по горному перевалу обернулся для него истинным кошмаром наяву. Неприятности начались сразу, как только они выбрались из города и на тракте повстречались с телегой, которая везла мертвецов. Теперь, когда городское кладбище было переполнено, могильщики принялись — без особого успеха — жечь мертвые тела на равнине к западу от Тиаронда, между рекой и городскими стенами. Гнилая человеческая плоть — неподходящее топливо, да к тому же земля от дождей превратилась в настоящее болото, а воздух был пропитан сыростью, и оттого погребальные костры больше дымили, чем горели, источая нестерпимую вонь и клубы омерзительного жирного дыма.

Бывший ученик Агеллы почти не обращал внимания на своих подопечных. Из предосторожности он привязал поводья коней к поясу, но вороные, оказавшись вне стен города, как будто успокоились и покорно трусили вслед за ослицей. Из-под громадных копыт били фонтаны грязи, но Сколль, уже заляпанный по уши, и этого не замечал. Унылый пейзаж — топкая земля и вонючий дым погребальных костров как нельзя лучше подходили его настроению. Он совсем пал духом, сомнения и страхи толклись в его мыслях, точно комариные тучи, не давая ему ни минуты покоя. Что теперь с ним будет? Только потому, что он пришелся по душе вороному жеребцу, из него вряд ли выйдет толк в выездке коней. Что, если госпожа Тулак и вовсе не захочет оставить его при себе? Ведь если б ей был и вправду нужен ученик, она бы его давно сама подыскала. Ее-то об этом даже никто и не подумал спросить. Выбросили Сколля вон, как мешок с отбросами, — лишь бы избавиться. Агелла давно уже искала повода от него отделаться, вот и ухватилась сегодня за первый же подходящий случай. Вот в чем дело-то! Она ведь тетка Сколля, а потому не могла так просто, за здорово живешь отправить его назад к матери — ну а ей самой он вовсе не нужен. Сколль чихнул, едва не плача от тоски и безнадежности. Никому-то он не нужен, а все потому, что бестолковый. И госпоже Тулак он тоже не нужен. И если у него больше не получится укротить коней, она как пить дать отошлет его назад — и что с ним тогда будет?

И тут Сколль получил весомое доказательство того, какой он и впрямь паршивый лошадник. Когда они приблизились к погребальным кострам, животные — за что он никак не мог их винить — совсем потеряли голову от удушливых миазмов смерти. Когда порыв ветра плюнул облако жирного дыма прямо на тракт, ослица громко фыркнула, отпрянула и взвилась на дыбы, выгнув спину, точно разъяренная кошка. Сколль вылетел из седла в первый, но, безусловно, не последний раз — и с громким хлюпаньем шлепнулся лицом в грязь, прямо под огромные копыта сефрийцев. Одно ужасное мгновение ему казалось, что сейчас его расплющат, точно хлебный мякиш, но вороные, как видно, сочли его падение последним и наивысшим оскорблением своих чувств. Они зафыркали, забились — и дружно рванули очертя голову по равнине, волоча Сколля за собой, — поводья-то по-прежнему были привязаны к его поясу.

Сколль пропахал физиономией топкую грязь, по обе стороны от него покатились волны болотной жижи. Грязь залепила глаза, и он ослеп. Липкая жижа набилась в рот и нос, он задыхался, неистово кашляя и плюясь. Вороные проволокли его по всем камням, затаившимся в раскисшей земле, по всем канавам и ямам. Острый камень ударил в лицо, и Сколль услышал жалобный хруст сломанного зуба.

Кони остановились, только добежав до реки. Они принялись пить, сторожко озираясь, черные лоснящиеся бока исходили паром в промозглом воздухе. Шатаясь, Сколль поднялся на ноги и сплюнул кровавую жижу вместе с обломками зуба.