|
Затянешься в долги, платьишко все размотаешь… ведь голод-то не тетка, пожалуй, в такое звание попадешь, что после и не выцарапаешься. Мало ль их зимой в летнем платье по городу ходят, за копеечки пляшут на морозе да руки протягивают. Эх ты, жизнь! Как подумаешь, так мурашки у тебя по спине-то заползают. Тут не то… что… тут на разбой пойдешь… Оно точно, что хозяйка наша женщина редкостная, совсем какая-то особенная, и какую я теперь штуку гну, так немного это лучше, что зарезать человека. А как подумаешь об жизни об своей, так оно и выходит, что своя рубашка к телу ближе… Коли не выгорит дело у Константина, ну, была не была… то я теряю! Только и всего, что в том же чине останусь, как был… Был ничего и останусь ничего… А разживется Константин, так и я хоть немножко побарствую… получу с него деньги, покучу, сколько мне надо, оденусь по последнему журналу, поступлю на место хорошее: нынче жалованье-то по платью дают. Само собою, дурного хорошим не назовешь; да разница-то велика: по морозу в каком-нибудь страм-пальто прыгать да в кулаки подувать или в шубе с седым бобровым воротником по Ильинке проехаться. (Взглянув на стенные часы.) Еще без двадцати минут десять. Пойти взять книжку. (Уходит со свечой.)
В комнате темно, лунный свет. Входит Вера Филипповна, Огуревна со свечкой остается на пороге.
Вера Филипповна и Огуревна. Вера Филипповна (тихо). Поди поставь свечку на лестницу, да сама там посиди, подожди меня. Огуревна. А? Ну… подожду, подожду… Вера Филипповна. Поди на лестницу, говорю я. Огуревна. Куда на лестницу, зачем? Вера Филипповна. Поди, поди, говорю я, взойди на лестницу, да и сядь там. Огуревна. Ну, и ничего здесь… и пойдем, что ли? Вера Филипповна. Ступай одна, я сейчас приду, подожди там! Огуревна. Час-то который? Вера Филипповна. Да ты ступай уж. Огуревна. То-то, мол, что теперь? Утро аль вечер? Вера Филипповна. Да какая тебе надобность! Утро ли, вечер ли, все равно тебе. Ты ступай, ступай! Огуревна. А? Ступай! Куда ступай? Вера Филипповна. Ты на лестницу ступай, наверх! Как ты не понимаешь? Огуревна. Да, понимать… Ты днем говори, так я пойму… а ночью человек, что он может понимать? Ты ему то, а он тебе то; потому заснул человек, все одно что утонул. А ежели ты его разбудишь, ну, какое у него понятие ? Вера Филипповна. Ступай, ступай! Огуревна (оглянувшись). Батюшки, да где это мы? Вера Филипповна. Ступай, ступай, не твое дело. Огуревна. А ведь мне мерещится, что ты это у себя в спальне, на постеле лежа, мне что приказываешь. Вера Филипповна. Ступай, ступай, вон прямо по коридору – на лестницу наверх, да там и жди! Да не усни дорогой-то! Огуревна (уходя). Ладно, мол, ладно. Вера Филипповна. Куда ты? Куда ты? Прямо, прямо… Свечку-то не урони!… (Затворяет дверь и отходит от нее.) Где же он? Он в своей комнате. Ну, я туда не пойду. (Прислушивается.) Кто-то идет со двора… по коридору… сюда кто-то… (Входит за прилавок и садится за кипы товару.) Входит из коридора Ольга, навстречу ей Ераст выходит из своей комнаты со свечкой.
Ольга и Ераст. Ераст. Ты зачем? Кто тебя просил? Ольга. А затем, чтоб сказать тебе прямо в глаза, что бессовестный ты человек. Ераст. Так, я думаю, ты это после успела бы, торопиться-то тебе некуда. Ольга. Да душа не терпит, постылый ты человек. Вот как ты за любовь-то мою, вот как! Да ведь со мной шутить нельзя… Я тебя, голубчик, погоди!… Ераст. Да потише ты! Ты не в своей квартире – дебоширничать-то! Ты в чужом доме. (Заглядывает в коридор.) Ольга. |
