– Не волнуйся, – послышался из темноты голос Эльзы. – Зена не тронет твою… мышку.

– Ночку, – поправила Марфа с улыбкой. – Ее зовут Ночка.

В темноте тут же фыркнула Анжелика, но как-то не зло, а так… ради проформы. Ну и ладно, придется как-то попытаться уснуть, потому что вставать уже через пару часов, нужны силы…

– …Вставайте, девки! Петухи уже пропели! – Голос бабы Маланьи пробивался к Марфе словно через серую плотную вату, но все равно был громок и требователен.

Тут же что-то ласково защелкало возле уха, завозилось в волосах. Еще не до конца проснувшись, Марфа уже испугалась, но почти тут же вспомнила про свою Ночку и успокоилась. Рука нашарила треугольную, шишковатую голову мышки, погладила.

– Привет, Ночка, – сказала Марфа шепотом и открыла глаза.

Комнату заливал серый рассветный свет, из открытого окошка тянуло прохладой. На подоконнике уже сидела кошка, рядом – Эльза, растрепанная и несчастная. Что это она совсем, что ли, спать не ложилась?

Если Эльза не ложилась, то Анжелика, кажется, не собиралась вставать. Она закрывала голову подушкой, по которой туда-сюда сновал ее Крыс, и бормотала что-то нечленораздельное. Но баба Маланья была настойчивой и беспощадной. Она убрала подушку, а потом сдернула с Анжелики одеяло. Крыс протестующе запищал, забегал теперь по Анжеликиной спине.

А Марфа уже спустила босые ноги на деревянный пол, потянулась. Ночка ухватилась лапками за ее косу, снова защелкала. Раньше Марфа терпеть не могла, когда что-нибудь делали с ее волосами, а теперь вот ничего, пусть держится.

На дворе у колодца уже умывались мужчины – Архип молча, Никита и Леший с громкими фырканьями. Наверное, потому что вода холодная. А Семен Михайлович вышел на крыльцо с дымящимся алюминиевым ковшиком в руке.

– Доброе утро! – вежливо поздоровался он и тут же добавил с виноватой улыбкой: – Не переносят мои суставы ледяную воду. Годы, знаете ли…

Годы у него были не так чтобы очень большие. Марфа дала бы ему пятьдесят лет, может, чуть больше. Еще не старик, но вот ведет себя так… по-стариковски, осторожно.

– И поспешите, пожалуйста! – добавил он, с опаской косясь на болтающуюся на Марфиной растрепанной косе Ночку. – Сейчас позавтракаем и выдвигаемся.

Завтракали быстро и почти в полном молчании. Выглядели все участники экспедиции мрачными и невыспавшимися. Относительно бодрым казался лишь Семен Михайлович. Он же первый и дал команду к выступлению. С бабой Маланьей прощались уже как с родной. Она обняла всех по очереди, каждому заглянула в глаза, каждому что-то шепнула на ухо. Марфе тоже шепнула:

– Он хороший человек, девонька. Хороший, только очень несчастный.

Марфа не стала спрашивать, о ком речь, и так все поняла. Несчастный… А как быть счастливым, когда на душе такой грех?.. Думать про то страшное, что сделал Архип, было больно, а не думать не получалось. И все равно, несмотря ни на что, Марфа бы жизнь свою бестолковую за него отдала, не раздумывая. Вот так все сложно у нее получалось. Куда сложнее, чем с обманщиком Мишаней. Даже странно, что из-за Мишани она когда-то лила слезы. Дура была, вот и лила. Она и сейчас дура, если смотрит на Архипа так… если от каждого его взгляда, от мимолетного прикосновения мурашки по коже. Но что поделать? Наверное, это и есть судьба…

– Куда мы? – спросил Леший, с отвращением и легким недоумением косясь на разбитое стекло микроавтобуса.