— Почти?

— Ну, ту неделю Вера провела у ювелира. А Иван Петрович видел ее тут 10-го.

— Видел?

— Да. И, наверное, прикончил, потому что поспешил к себе в Москву фотокарточку ее уничтожить.

— И что ты теперь будешь делать?

— А что надо? Ты скажи.

— По-моему, просто ждать, — перебила она вкрадчивым беспокойством, — предоставить события их естественному ходу.

Я задумался. Конечно, они правы — Надя и священник — не хватает смирения чудовищу ренессанса.

— Надя, прости, не могу оставаться неполноценным! Нам всем надо освободиться. Я ведь обещал: никому ни слова. И с Котовым связываться не буду.

— Не будешь? Он мне не нравится.

— Клянусь.

— А мне скажешь? — она протянула руки; я их взял в свои, ощутив сильные пальцы, твердые ладони.

— Одной тебе.

— Какие бы ни были результаты?

— В любом случае. Кстати, о Котове: он собирается еще раз с собакой обыск делать.

— Где?

— И на вашем участке, потому что вещи в дупле… впрочем, думаю, след простыл.

Тут в дверь позвонили — конечно, Андрей и наверняка подслушивал — донеслось:

— Надя, мы сегодня ужинать будем?

— Да, да, сейчас! Макс, я скоро.

Я хотел сказать «Не уходи!», а выговорилось «Уходи!» Странное оцепенение на меня напало. Дверной пролом просверкнул в последний раз; наступили сумерки, разбавленные вечерним золотом.

— У них ведь в погребе пол земляной?

Боже мой, как тяжело, как болит голова. И сердце болит, душа. И все же я себя пересилил и поднялся в мастерскую. Там посветлее было, закат в разгаре. Загремела «Гибель богов» — услышу стук из прошлого. Свечи давно догорели, а все будто ощущается приторный душок разложения (цепочка ассоциаций: церковь — отпевание — свечи; интересно Нелю отпевали?..). Прошел мимо зеркала к окну, мельком уловив свое лицо, распадающееся в трещинках. Как вдруг осколки опали разом, изображение исчезло.

Их дом глух и угрюм (неужто вправду едят… жуют? нет, невозможно!), сорока-воровка нижет круги, беззвучно в музыке разевая клюв… вот подлетела к дубу, а украсть-то нечего! Блестящая «лунная» одежда у следователя. «Опасный человек», — сказала Надя. — «Мне он не нравится». Я думаю… как он стоял на противоположной стороне и смотрел на них — они играли в теннис. И я испугался в первый раз, я его принял за убийцу. Не отвлекайся… на чем я застрял? Сорока-воровка, белая одежда (белая статуя… о ней не надо!). А на темной, на Надиной, были пятна крови. «Таким образом произошла подмена — по контрасту» Что это значит?

А то и значит, что он видел сестру и соврал. Нет, невозможно! Не буду разрабатывать эту версию, она тупиковая: у Андрея нет мотива. А у Нади?.. Нет, не буду, слишком страшно.

А почему, собственно, у Андрея нет мотива? (сердце забилось, словно бешеное, словно приоткрылся краешек истины). В шестнадцать лет он занимался любовью, когда умер отец, и дитя чуть не помешалось — вот откуда болезненность в отношениях брата и сестры. Между тем он прибыл тайком в пятницу вместо субботы… за Цирцеей, с которой познакомился 1 мая и которая превратила его в четвертого поросенка. И не ко мне она явилась за изумрудом, а приехала к Андрею… или он ее выследил. И покуда в мастерской бушевала «Гибель богов», он расправился с волшебницей, а сейчас шантажирует меня сестрой: ах, она погибнет. Никто не погибнет, потому что я никому ничего не скажу.