35

— Итак, вы признаете себя виновным в насильственной смерти Вертоградской.

— Признаю.

— Поподробнее обрисуйте мотив.

— Я убил Веру, когда она пыталась украсть у меня дорогой кулон.

— Напоминаю, что ваши показания записываются на магнитофон. Будьте откровенны.

— Я абсолютно откровенен.

— Ладно, перейдем к фактам.

— 3 июня я работал над скульптурой «Сладострастие»: Цирцея, превращающая мужчин в свиней.

— Вы выполняли заказ?

— Нет, для себя. Где-то в двенадцатом ко мне приехал Колпаков.

— Встреча была условлена?

— Да, накануне я закончил Ангела смерти на могилу его жены. В разгар беседы в мастерскую явилась Вера и завела речь о кулоне. По настоянию ювелира, я принес его из спальни, но не отдал ей, так как решил починить застежку. Около часу они уехали. Я продолжал работу.

— При свечах и при музыке?

— Идиотством я не страдал и всегда работал в тишине при естественном освещении.

— Почему никто из ваших друзей не отметил необычность обстановки 10 июня?

— Я редко кого допускал в мастерскую. А 27 апреля в свой мнимый день рождения Вера устроила мне сюрприз: привезла и зажгла ароматические свечи. Очевидно, тот душок и застрял у них в памяти.

— Значит, весь этот эстетский антураж…

— Именно антураж, вы уже поняли. Ну, сходил в сарай заточить долото, а когда поднялся в мастерскую, там была Вера.

— Если Колпаков посадил ее на последнюю перед перерывом электричку, она вернулась к вам через Темь.

— Стало быть, так. По времени сходится. Вера меня не сразу заметила, я же увидел в зеркале напротив входа, как она стащила со станка кулон и положила в сумочку. Тут разглядела меня и рассмеялась.

— Теперь прошу поподробнее.

— Ищете смягчающие обстоятельства? Их нет.

— Я знаю, что делаю. Драгоценность принадлежала ей. Из-за чего вы распалились?

— Не распалился. Я давно хотел ее уничтожить.

— Так разорвали бы связь!

— Разрывал, без толку. Федор Платонович, я во всем признался и не хочу рассусоливать.

— А я хочу.

— Потому что я — бывшая гордость Змеевки?

— Хотя бы поэтому. Очень важен мотив — можно скостить год-другой. К тому же есть основания оформить вам явку с повинной.

— Это как раз неважно.

— Не швыряйтесь жизнью. Вы суеверны?

— Н-нет.

— Я услышал от Колпакова любопытную вещь… то есть бабьи сказки, конечно, но для человека сдвинутого…

— Куда?

— В религиозную сферу, так сказать. Словом, он уверял, что она, извините, занималась колдовством.

— Ну, недаром же я лепил с нее Цирцею.

— И вы поверили в такую дремучую дичь?

— Леонардо да Винчи верил и Микеланджело, сами занимались черной магией.

— Но с развитием цивилизации мы, кажется, освободились…

— Это только кажется. От чего освободились-то? Вон от магии коммунизма никак не можем оторваться. И я не поверил, однако отвязаться не мог — факт. Стал читать «Христианский вестник», там есть кое-что на этот счет. И обратился за консультацией к священнику. Отца Владимира знаете?

— Ну как же.