|
Она казалась такой беззащитной. Его горящий пристальный взгляд медленно, мучительно медленно, спустился от изгиба ее ягодиц, видневшихся из-под тонкого хлопковой рубашки, к мягкой, шелковистой женской расселине и изгибам, которых он любил касаться. По телу Джона пробежала дрожь желания, ему пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать глубокий, первобытный стон, рвущийся из груди. Он стал настолько твердым, и так быстро, что все его тело болело и пульсировало. Мишель крепко спала, ее дыхание было глубоким и ритмичным. Его собственное дыхание резко вырывалось из его легких, по спине стекали струйки пота, а мышцы дрожали, как у жеребца, почуявшего аромат кобылы, готовой к случке. Не отводя взгляда от Мишель, он начал расстегивать свою рубашку. Он не мог ждать, он должен был взять ее немедленно. Мишель была нежной, ранимой, горячей… и она была… его. Джон просто смотрел на нее, и его контроль разлетался в клочья, а тело наливалось просто диким неконтролируемым желанием. Джон оставил свою одежду на полу спальни и склонился над Мишель, нежно переворачивая ее на спину. Она издала короткий звук, который не был настоящим вздохом, и слегка пошевелилась, но не проснулась. Желание было настолько неистовым, что Джон не мог даже разбудить ее: он повернул ее к себе за талию, раздвинул ее бедра и устроился между ними. Утратив последние остатки контроля, он погрузился в нее, и низкий грубый стон вырвался из его горла, когда шелковистая плоть плотно сжала его. Мишель захныкала, выгнулась в его руках, ее руки поднялись, чтобы обвиться вокруг его шеи.
- Я люблю тебя, - простонала она, все еще в полусне. Ее слова пронзили Джона как молния, его тело резко дернулось, и он замер. О, Боже, он даже не знал, сказала она это ему или некой мечте, которую видела во сне, но все в нем затрепетало от этих слов. Он хотел услышать эти слова снова, произнесенные ею не во сне, хотел видеть глаза Мишель, изучающие его, когда она говорит это, чтобы он видел, о чем она думает в этот момент. Отчаянно Джон еще глубже вошел в нее, пытаясь проникнуть в ее тело так глубоко, чтобы ничто не могло разделить их. - Мишель, - прошептал он в блаженной агонии, прижимаясь губами к ее шее. Мишель приподнялась, выгибаясь снова, поскольку находилась еще в полусне, в бессознательном состоянии. Но даже во сне она знала, что ее касается Джон, ее тело немедленно реагировало именно на него, открывалось для него, приветствовало его. Она не подвергала сомнению его присутствие: он был здесь, и это было всем, что имело значение. Любовь вспыхнула в ней с такой силой, что Мишель не сдержалась и призналась ему в этом, все остальное не имело для нее сейчас значения. Она была словно в горячке, ее чувства смешались, ее тело дрожало от силы чувственных толчков, с которыми он погружался в нее. Она чувствовала его глубоко в себе, и закричала от невероятного, почти животного удовольствия, когда ее накрыли волны острого наслаждения. Своими бедрами и руками из стальных мышц он прижимал ее к себе, обнимая, в то время как она в исступлении напряглась под ним, и ощущение ее мягкой внутренней пульсации, сжимающей его, привело к тому, что он сам взорвался в сладком, жарком безумии. Он не мог позволить ей отстраниться. Даже когда все было закончено, он не мог позволить ей уйти. Он начал толкаться в нее снова, еще больше нуждаясь в ней, чтобы удовлетворить голод, который был настолько сильным, что вряд ли когда-либо он сможет удовлетворить его. Мишель закричала, в ее зеленых глазах блестели слезы, когда она цеплялась за него. Она прошептала его имя грубым, охрипшим от страсти голосом. Он не дал ей ни минуты расслабиться, продолжая погружать ее тело в омут желания. Теперь он двигался медленно и нежно, мягко погружая ее в новое наслаждение, но их кульминация была не менее сокрушительной. Почти наступил рассвет, когда, наконец, Мишель свернулась калачиком в его руках. Они оба полностью обессилили. Перед тем, как уснуть, Мишель заметила удивленно: - Ты вернулся раньше. |
