Лишь когда Элизабет захворала, встревоженный и напуганный Иван стал думать об их финансовом положении и с облегчением понял в последние два года, что способен не только зарабатывать деньги, но даже откладывать их на черный день. По совету знающего человека он купил эту маленькую виллу в горах на юге Франции.

Это был их первый настоящий дом, они любили его и, с гордостью показывая Малколму свои владения, напоминали недавно поселившихся здесь молодоженов. Казалось, что здесь, вдали от мира, в горах, брат и сестра были несказанно счастливы.

Малколм, чувствуя руку Элизабет в своей руке, думал о необычайных поворотах, какими богата жизнь.

Месяц назад, когда по ночам его сломленный дух тщетно молился о том, чтобы поскорее покинуть бренное тело, мог ли он мечтать или поверить, что с ним произойдет то, что произошло?

Он знал, что полюбил Элизабет, что мог смотреть на ее бледный профиль совсем рядом и любоваться тем, как, подняв личико, она слушает музыку.

Малколм не торопился сказать ей о своей любви, ему, казалось, даже не приходило это в голову. Он был просто счастлив каждым таким мгновением, как это, и не решался говорить о чувствах с той, которая так щедро одаряла любовью и вниманием каждого, кто оказывался с ней рядом.

Знать Элизабет и не любить ее было невозможно. И в то же время Малколм понимал, что его любовь к ней совсем иная, чем та, которую он знал раньше. Он познал чувство огромное и прекрасное.

В его прежних отношениях с женщинами были свои приливы и отливы, но это была скорее страсть. Теперь, когда он устал, утратил все иллюзии и реальность пугала его, к нему пришло и поглотило целиком чувство, доселе ему неведомое и настолько чудесное, что он даже не осмеливался ни проявить его, ни заговорить о нем. От его тепла растаял лед, сковавший сердце, и Малколм мог сравнить себя с человеком, греющимся у благодатного огня после долгого ледового плена.

Он почти не слышал звуков музыки, не узнавал мелодию, которую исполнял Иван, ибо душой улетел куда-то ввысь и был счастлив, как никогда, ничто другое уже не имело значения.

На какое-то мгновение он почувствовал себя единым целым с этой ночью, мерцающим далеко внизу морем, со звездным небом над ним и мягким шепотом ветерка в листьях мимоз.

Да, он ощутил себя на мгновение частью всего этого, частью Элизабет, и той музыки, которая лилась из окна, и частью всего огромного мира.

Позднее Иван присоединился к ним и сел, скрестив ноги, на камни террасы. Он смотрел на Малколма и Элизабет, больше похожий на растрепанного мальчишку, чем на знаменитого композитора. Он поддразнивал сестру и шутил с Малколмом, а когда он ушел, Малколм позавидовал их с Элизабет дружбе и полному пониманию.

Их расставание было просто невозможно представить. Элизабет и ее брат были частью друг друга и вместе с тем искренне расположены к Малколму и откровенно рады его приходу. Поэтому ему и в голову не приходило, что его любовь к Элизабет может показаться им нежеланным вторжением.

Возвращаясь домой, он обдумывал, как в следующую встречу открыть ей свое чувство.

Почему-то мысль попросить девушку стать его женой в этом случае показалась ему просто нереальной и даже невозможной. Элизабет представлялась ему настолько совершенной, что он не мог себе представить, что она будет носить его фамилию или принадлежать ему как жена.

Но, зная ее, он был уверен, что ему легко будет сказать ей все, что он захочет, ибо встретит понимание и симпатию.

Он был достаточно скромен и готов ждать ее годы, счастлив был бы служить ей, посвятить ей всю свою жизнь, если бы она того пожелала. Но Малколму не хватало воображения заглянуть вперед, в то время, когда он станет мужем Элизабет и они втроем (Элизабет, он и, конечно, Иван) будут жить вместе на крохотной вилле в горах.

И все же сила его любви была такова, что все представлялось возможным и не было ничего такого, что нельзя было преодолеть.