— Тижелий! — закричал он. — Это правда? Разве это может быть правдой? Но если готовится такой страшный удар, то меня должны были предупредить и защитить! Почему ты не поставил солдат вокруг императора? Эти притворщики, эти предатели, им же ничего не стоит напасть на Цезаря!

— У Цезаря нет никаких причин для волнения, — ответил Тижелий. Немигающими глазами он смотрел на Елену. По всей видимости, он спрашивал себя, можно ли воспользоваться этой женщиной в своих целях. — Все меры предосторожности приняты. Твоей божественной персоне ничего не угрожает. Я прекрасно знаю, что среди рабов имеются христиане, но мало кто из них занимает ответственные посты. А что касается этой истории с заговором, то я тут же проведу тщательное расследование. Но, если честно, я не очень верю в ее правдивость.

— Верю, не верю… Тут нужно быть уверенным! В этом вопросе нет места доверчивости! — крикнул Нерон. Он повернулся и указал пальцем на продолжавшую стоять Елену. — Я хочу знать имена! Ты бросила обвинения, серьезные обвинения, и теперь нужны доказательства. Я хочу знать все, до конца.

— О Цезарь, это будет совсем не трудно. Ты хочешь знать имена? Хорошо!

Елена оглянулась по сторонам и взгляд ее остановился на Юли-Юли. Танцовщица отошла немного в сторону и теперь сидела на полу.

— А ты спроси вот эту рабыню, которая только что так хорошо танцевала.

Юли-Юли как раз расшнуровывала сандалии и почувствовала, как слова Елены ледяной рукой ужаса сдавливают ей грудь. Пальцы девушки одеревенели и перестали слушаться.

Самоуверенная нахрапистость Тижелия не развеяла страхов императора, и Нерон набросился на первого же обвиняемого, как голодная собака на кость.

— Тижелий! — заорал он. — Допроси эту девку! Мы обязаны знать правду! Промедление подобно смерти.

Начальник преторианской гвардии с презрением посмотрел на зеленый силуэт распластавшейся на полу танцовщицы.

— Ты слышала? — спросил он грубо. — А ну, встань! Отвечай!

Септимий, который сидел рядом с Василием, быстро объяснил ему, что происходило вокруг. Сердце молодого человека сжалось, и он с жаром принялся молиться: «О Иегова! Не дай этой мужественной девочке испытать на себе пытки! О Господи, обрати на нее свой взгляд! Убереги ее от несчастья!»

Танцовщица медленно поднялась и посмотрела в глаза Тижелию. В каждой руке она держала по сандалии. Вся ее веселость исчезла. Но и страха не было.

— Тебя обвинили в том, что ты христианка. Ты слышала? Говори: это правда?

Девушка ответила спокойно и четко. Ни тени колебания не отразилось на ее прекрасном лице.

— Я христианка. Я верю в то, что Иисус умер на кресте, чтобы спасти людей. Я верю в вечную жизнь.

И снова лицо Нерона стало багровым от нахлынувшей крови. Дрожащим от бешенства пальцем он указал на сандалии в ее руках.

— Отнимите! — закричал он. — Своим прикосновением она осквернила их! Эта девка осквернила все, до чего дотрагивалась. Тижелий, проследи, чтобы все, до чего она дотрагивалась, было уничтожено. Разожги огонь, прямо здесь, перед всеми!

Начальник преторианской гвардии подошел к девушке и вырвал у нее из рук сандалии, затем, грубо схватив за плечи, развернул и без всяких церемоний сорвал с плеч перья. Одновременно он отдал приказ помощнику отобрать у гостей предметы, до которых дотрагивалась танцовщица. Матрона — обладательница головного убора, инкрустированного драгоценными камнями, — воспротивилась приказу и завизжала на весь зал:

— Я не отдам его, не отдам! Он мне стоил нескольких тысяч сестерциев.