Ариэль дрожала всем телом, обхватив себя руками за плечи. Когда она увидела, что Саймон направляется к ней, ей захотелось выбежать навстречу и броситься ему на грудь. Она не могла перенести того, что он слышал все ужасные слова, грязные оскорбления, которыми обливал ее Оливер… человек, ласками которого она — спаси ее Бог! — когда-то наслаждалась.

Немного не дойдя до жены, Саймон остановился. Он молча смотрел на нее, и она отвечала ему взглядом загнанного животного. Ариэль снова задрожала всем телом, понимая, что не сможет вынести его прикосновения. Не сможет вынести прикосновения любого человека, который смотрит на нее с таким нескрываемым презрением и отвращением.

— Ты как-то сказала, что Беккет был твоим любовником около года.

Голос Саймона ничего не выражал, но она расслышала в нем нотки презрения. Не в состоянии произнести ни слова, она лишь сделала горестный жест рукой.

— И что ты только нашла в этой мерзкой крысе?

Саймон не хотел, чтобы вопрос прозвучал столь презрительно, но ничего не мог поделать с собой. Всплывшее в памяти воспоминание о распростертом под Беккетом теле Ариэль вечером после свадьбы саднило ему душу.

Ариэль густо покраснела, потом побледнела, став белее снега. Губы ее посерели, глаза вдруг запали и подернулись серой пеленой. Но, как всегда, она ответила выпадом на выпад.

— Полагаю, милорд, я испытывала к нему те же чувства, что и к вам, — с горечью произнесла она сдавленным голосом. — Страсть, разве не так вы однажды назвали это чувство? Вожделение. Разве между нами не то же самое? И если я могу испытывать его с вами, то почему мне нельзя было испытать его с Оливером? Человеку свойственно удовлетворять свои потребности. Да, Оливер далеко не самый великолепный любовник, я с готовностью признаю это. Но ведь тогда мой выбор был так ограничен.

Повернувшись на каблуках, Ариэль быстро зашагала прочь с высоко поднятой головой, хотя слезы гнева и презрения текли по ее лицу. Она никому не позволит унижать себя! И уж тем более этому проклятому Хоуксмуру. Неужели он не в состоянии понять, как ей было здесь одиноко, как она нуждалась хоть в чьем-то внимании, пусть даже такого ничтожного человека, как Оливер?

Но ему не было дела до ее тогдашнего состояния. Хотя теперь это не имеет ни малейшего значения. Все кончено, краткая комедия их семейного блаженства подошла к концу. И она отряхнет со своих ног прах Равенспира и своего замужества с величайшим наслаждением.

Саймон даже не пытался догнать жену. Сказанные ею горькие слова буквально пригвоздили его к месту, заставив вспомнить, в какой враждебной, жестокой атмосфере она выросла, одна, без единого любящего человека рядом. Возможно, он был излишне резок, но все же не настолько, чтобы вызвать ее почти злобный ответ.

Неужели она и в самом деле не испытывает к нему никаких чувств? Это могло объяснить ее отстраненность от него в последнее время, ее напряженность, но не могло объяснить теплоту и почти нежность, ее юмор. Значит, все это было только результатом вожделения, которое она испытывала к нему, как к единственно возможному объекту!

Саймон выругался вполголоса, понимая, что не верит ее словам, сказанным в раздражении. Но все равно эти слова ранили его.

Прихрамывая, он решительно направился к замку, решив предпочесть пьяный разгул большого зала обществу своей жены…

Глава 19

Карету Елены трясло и подбрасывало, когда она спускалась с холма при въезде в Эли. Сгущалась темнота зимнего вечера. Она устала и начинала чувствовать неуверенность, решившись явиться незваной с визитом к новобрачной.

Она выехала из дома утром, довольно рано, и должна была приехать в замок Равенспир вскоре после полудня — вполне подходящее время для визита.