— Я ведь прав насчет Ариэль? — нарушил он молчание. — Мне кажется, вы знаете ее почти как мать. Прав ли я, настаивая на ее возвращении?

Он стиснул пальцы и в упор посмотрел на Сару.

— Природа наградила ее необычайным чувством свободы, и я совершенно не хочу переламывать свою жену. Я желал бы только, чтобы она поверила мне в том, что я не хочу причинять ей вред.

Лицо Сары снова стало сумрачным. С глубоким разочарованием в душе он понял, что не может прочитать в ее глазах ответа.

— Ну, раз ее нет дома, я зайду попозже, — сказал Саймон, вставая.

Только сейчас, поднявшись на ноги, он понял, что боль почти прошла, а нога двигается куда более свободно. Да, эти целительницы знали все секреты медицины.

Внезапно Сара поднялась и сделала несколько шагов в сторону узкой лестницы, которая вела на чердак, и жестом пригласила его подняться. Удивленный, Саймон повиновался, с трудом вскарабкался по узкой лестнице и оказался в маленькой комнатке под крышей. Даже в самой ее атмосфере чувствовалось присутствие Ариэль. В ногах лежавшего на полу матраса, набитого сеном, была брошена ее ночная сорочка. На деревянной полочке, прибитой к стене, лежала ее щетка для волос, а пара туфелек небрежно валялась в углу.

Вдруг сердце учащенно забилось у него в груди, а кровь застучала в висках. На подушке стояла вырезанная из кости фигурка лошади, мягко сияя в луче света, падавшего на нее из круглого окна. Сделав два шага, Саймон подошел к матрасу и поднял фигурку.

Губы его сложились в мягкую улыбку, а душу заполнила спокойная уверенность. Он был просто слепым глупцом. И понимал себя ничуть не лучше, чем понимал Ариэль. Осторожно он опустил резную безделушку обратно на подушку.

Спустившись вниз по лестнице, он обнаружил, что Сара поджидает его, неподвижно стоя у стола.

Она улыбалась.

— Вам известно то, что было неизвестно мне самому, — с удивлением произнес он. — Мне даже не приходило в голову, что я могу любить другую женщину, кроме Елены… не говоря уже о женщине из рода Равенспир. И, думаю, Ариэль тоже не могла себе представить, что ей дано будет полюбить вопреки всем доводам рассудка.

Улыбка не сходила с лица Сары. Она приблизилась к Саймону и, взяв его руки в свои, поцеловала его. Он, в свою очередь, прижался губами к мягкой, высохшей, как пергамент, щеке старой женщины, вдохнул запах ее кожи, и невыразимо приятное чувство покоя заполнило его душу.

— Я зайду попозже, мадам.

Когда дверь домика закрылась за его спиной, Сара взяла в руку браслет. Браслет этот был единственной вещью, которую она успела дать своему сыну, отправляя того к его дяде. Хозяева замка Равенспир, угрожая оружием, все же позволили ей кое-как собрать сына, прежде чем увели ее из дома, и она до сих пор помнила, что была благодарна им за это. Благодарна так, как только может быть благодарна своим мучителям жертва за их нечаянную снисходительность. Она собирала сына, чтобы отправить его к Джеффри, и сунула в узелок с его вещами браслет… как ничтожную плату, в знак признания… за то, что она умолила его сделать для сына Оуэна.

Значит, потом браслет каким-то образом перешел из рук Джеффри в руки Равенспиров — возможно, его принесли в замок Равенспир мрачные потоки крови и страстей, пролегшие между двумя этими семьями.

Много лет назад Сара проливала слезы над теми воспоминаниями, которые сейчас нахлынули на нее, но теперь у нее уже не осталось слез. Она выплакала их тогда, когда поняла, сколь они бесполезны, как бесцельны в ее положении, — у Сары была слепая дочь, о которой ей необходимо было заботиться, и жизнь, которой надо было жить, чтобы вырастить ее. Теперь Саре оставалось жить только ради одной-единственной вещи. Унижение, постигшее ее, никогда не должно стать известным ее сыну.