Братья ее действовали весьма примитивными методами, когда необходимо было добиться повиновения от животных — не говоря уже о сестре.

— Это не повторится, обещаю тебе.

Кухарка с сомнением посмотрела на Ариэль, потом добродушно усмехнулась.

— Ладно, ничего страшного. Подумаешь, жалкий кусок свинины. В конце концов сегодня день вашей свадьбы.

С этими словами она повернулась и скрылась в кухне.

«День свадьбы, если жених все же появится», — поправила ее про себя Ариэль, направляясь к конюшне. Будет в высшей степени неприлично, если граф Хоуксмур не приедет на свою собственную свадьбу. Подобное оскорбление могло вызвать новую волну кровавой мести.

Но, возможно, именно в этом и заключался его план. Он вынудил своих врагов согласиться на крайне неприятное им предложение и теперь останется стоять в сторонке, смеясь над их публичным унижением. Странно, но сама Ариэль не чувствовала бы себя ни в малейшей степени униженной при подобном повороте событий. Вероятно, потому, что это будет куда менее противно, чем изображать любовь перед алтарем, будучи на самом деле всего только наживкой в руках своих братьев.

Когда Ариэль вошла в конюшню, Эдгар сидел на перевернутой бочке для дождевой воды и возился со старой уздечкой.

— Оседлай чалую, Эдгар. Я хочу дать соколенку возможность размяться.

— Сейчас, миледи. — Эдгар поднялся на ноги. — Я буду готов через минуту. Или вы предпочитаете Джошуа?

— Пожалуй, я возьму Джошуа. Мне бы хотелось, чтобы ты остался в конюшне… приглядывать за жеребенком.

Ариэль нахмурилась. Ей не очень хотелось снова вызывать гнев Рэнальфа, отправляясь в одиночестве на верховую прогулку, но куда больше она беспокоилась о том, что ее аргамаки останутся без присмотра. Если братья начнут проявлять к ним повышенный интерес, она должна сразу узнать про это от своего человека.

Девушка вошла в помещение для соколов, расположенное рядом с конюшней. Здесь было темно, в воздухе висел тяжелый запах крови маленьких птичек, которыми кормили соколов, и кислый запах птичьего помета. Соколы сидели на насестах, глаза их горели в темноте.

Она подошла к третьему насесту и осторожно погладила хохолок из перьев на голове сокола. Тот тут же поднял на нее острый, недобрый взгляд и почти коснулся хищно изогнутым клювом ее пальцев.

— Ах ты, мой противный! — восхищенно прошептала она, не убирая, однако, руку.

— Вы берете сегодня Колдуна, миледи? — Из темноты появился сокольничий, двигаясь быстро и бесшумно, как и его птицы. В руках он держал колпачок и короткие кожаные путы.

— Да, проедусь с ним вдоль реки.

Она взяла с полки толстую кожаную рукавицу и надела ее себе на правую руку; сокольничий тем временем надел колпачок на голову сокола, закрепил на его лапах путы и снял птицу с насеста.

Ариэль приняла сокола на защищенную рукавицей руку и пристегнула к ней путы.

— Я вернусь не позже чем через час.

С этими словами она вышла во двор, где ее уже ждал грум с оседланной чалой кобылой и своим собственным мулом. Волкодавы, очень довольные собой, сидели рядом с лошадьми, вывалив набок языки.

— Мне придется запереть вас в конюшне до конца дня, — предупредила она их, впрочем, без особой убежденности в голосе.

Наказывать их сейчас не имело никакого смысла. Грум помог ей подняться в седло; сокол спокойно сидел у нее на руке, склонив голову в колпачке на сторону, перья на его голове шевелил ветерок.

Они выехали из ворот замка, копыта коней застучали по подъемному мосту. Воздух был прохладным, но ясным, солнце ярко светило с безоблачного неба. Проселочная дорога, отходившая от основного тракта, уходила через болотистые пустоши к далеким шпилям Кембриджа.

Ариэль заслонила рукой от солнца глаза и посмотрела на дорогу.