— Но если ты совершаешь какой-нибудь… Если ты затеяла что-нибудь такое…

— Без сомнения, он считает, что я достаточно взрослая и за мной не надо приглядывать.

— Мы все должны друг за другом приглядывать, — возразила Дейрдра с ноткой назидательности.

— А вот здесь ты глубоко ошибаешься. Наоборот, мы не должны вмешиваться в чужую жизнь. Это большой грех.

Несправедливость ее слов поразила Дейрдру, точно удар хлыста. Как только мать может такое говорить — этот нравоучительный вздор о невмешательстве в чужую жизнь! Четверть века Дейрдра усердно поддерживала некий образ, стараясь оправдать ожидания семьи. На нее, старшую из детей О'Хаганов, возлагали большие надежды. Она блестяще училась в университете, могла бы поступить на службу в министерство иностранных дел, когда-нибудь стать послом или выйти за посла замуж. Могла бы стать адвокатом, как ее брат Джерард. Могла бы сделать блестящую партию, как ее сестра Барбара.

А вместо этого в одно долгое жаркое лето она влюбилась и оказалась в ловушке. Это ни в какой мере не могло удовлетворить ожидания родителей, но со стороны все должно было выглядеть замечательно.

И вот, всю жизнь Дейрдра жила по этому правилу, стараясь угодить матери, а та сейчас сидит напротив и оправдывает свою достойную сожаления связь с обыкновенным пошляком, утверждая, что главное жизненное правило — не совать нос в чужие дела! Дейрдра просто отказывалась верить своим ушам.

Она заговорила очень медленно:

— Я понимаю, о чем ты говоришь, но мне кажется, нельзя думать только о себе и не принимать в расчет мнения других. В конце концов, разве мне не твердили всю мою юность о людях приемлемых и неприемлемых?

— Только не я, от меня ты ничего подобного не слышала.

— Но ты всегда хотела знать, чем занимаются другие люди, где живут, кто из какой семьи, у кого какие родители.

— Из чистого любопытства, — пожала плечами ее мать. — Всегда приятно знать, кто есть кто. Только и всего.

— Нет, не только. Ты с миссис Бэрри…

— Ах, Дейрдра, Софи Бэрри всегда только и думала, что о каких-то нелепых приличиях и о репутации. Никто не принимал ее всерьез.

— Морин принимала.

— Тем хуже для нее. И, по-моему, ты ошибаешься. Морин всегда поступала по-своему, она пошла собственным путем, как бы бедняжка Софи ни клеймила тех, кто занимается торговлей.

— Ты хочешь сказать, вы с папой были счастливы, что я вышла за Десмонда? Не старайся меня убедить, ни за что не поверю!

Ее душили слезы — слезы ярости, обиды и растерянности. Ширма падала, маски сбрасывались, и она вдруг почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног. Многолетнему деликатному притворству пришел внезапный конец.

Элегантная дама в бежевом полотняном костюме и кремовой блузке — ее мать — глядела на нее с тревогой. Она хотела было заговорить, но не стала.

— Вот видишь, ты не можешь этого отрицать! — торжествовала Дейрдра.

— Дитя мое, все это уже быльем поросло, — сказала Эйлин О'Хаган.

— Но тогда тебе было не все равно, тебя волновало, что Десмонд нам не ровня.

— Что значит «нам»? Не мы выходили за него, это ты за него выходила, ты его выбрала, никто не говорил, что он нам не ровня.

— Не говорил во всеуслышание.

— Не говорил вообще. Уверяю тебя, мы с твоим отцом, конечно, считали, что ты еще слишком молода, ты бросила университет, не получив степени, мы боялись, что ты останешься без профессии. Поэтому мы, может быть, и правда хотели, чтобы вы повременили. Но только лишь поэтому.

Дейрдра глубоко вздохнула.