Десмонду не забыть, как улыбка слиняла с лица Дейрдры, когда она, в ярко-желтом синтетическом платье и пальто, окунулась в море натурального шелка и мехов. Выйдя в то утро из дома в приподнятом настроении, она оказалась на заднем плане уже во время венчания Фрэнка и Ренаты, когда итальянский оперный певец исполнял для новобрачных «Panis Angelicus». К тому времени как они присоединились к гостям, ждущим своей очереди поздравить новобрачных, она беспрестанно одергивала платье и нервно теребила рукав Десмонда. Это был для нее поистине черный день, и горечь ее унижения омрачила настроение и Десмонду.

Но Фрэнк Куигли ни в чем не был виноват. Его добрая улыбка оставалась неизменна, и прошедшие с той поры годы оказались над ней не властны.

К Фрэнку всегда можно обратиться. С ним не нужно тратить лишних слов. Он поймет с полунамека.

Так где, ради всего святого, Фрэнк сейчас, в этот день, когда Карло Палаццо говорит ему, Десмонду, что у него не будет больше ни кабинета, ни двери, ни даже, может быть, телефона на письменном столе? Может, облегчить им задачу: напялить на себя бежевую робу уборщиков, вылизывающих полки в магазине сразу после закрытия, и, с ведром и тряпкой в руках, немедленно взяться за дело? Разве это не лучше, чем ждать, пока тебя еще раз пять понизят в должности? Тут его охватил гнев: он ведь не глупый человек, не олух какой-нибудь, чтобы с ним так обращаться. Он ощутил, как лицо его судорожно исказилось, и, к ужасу своему, увидел в глазах сидящего напротив старика нечто похожее на жалость.

— Десмонд, друг мой, прошу вас… — нерешительно начал Карло.

— Все в порядке.

Десмонд поднялся из-за своего маленького стола. Отойти бы к окну — обождать, пока не перестанут душить предательские слезы. Но кабинетик не был предназначен для маневров такого рода. Десмонду пришлось бы протискиваться между картотечным шкафом и столом, который при этом мог запросто опрокинуться, либо просить мистера Палаццо подвинуться. Для трагических жестов явно недоставало места. Впрочем, через неделю у него вообще не будет места для каких-либо жестов.

— Я знаю, что все в порядке. Просто я не хочу, чтобы вы неверно меня поняли. Даже после того как я столько лет прожил в этой стране, порой я не могу ясно выразиться… понимаете?

— Нет, вы выражаетесь очень ясно, мистер Палаццо, более ясно, чем я, а ведь английский для меня, как-никак, родной язык.

— Но, может, что-то в моих словах вас обидело? Позвольте мне попробовать еще раз. Вами здесь очень дорожат, вы так давно с нами, и ваш опыт чрезвычайно важен… Просто обстоятельства меняются, жизнь не стоит на месте, и рано или поздно наступает время для… как бы лучше сказать…

— Реорганизации, — устало подсказал Десмонд.

— Реорганизации, — с готовностью подхватил Карло Палаццо, не подозревая, что повторяет это слово уже третий раз. Он просиял широкой улыбкой, будто найденное слово было решением всех проблем.

По лицу Десмонда он понял, что это не так.

— Послушайте, Десмонд, чего бы вам хотелось больше всего? Нет-нет, никакого подвоха, у меня и в мыслях не было вас оскорбить… Я спрашиваю, чего бы вы хотели от своей работы, что стало бы для вас наилучшим решением ситуации? Предположим, вы могли бы остаться здесь — это и есть ваша мечта, ваше заветное желание?

Карло не играл с ним — это был серьезный вопрос. Он хотел знать.

— Нет, не сказал бы, что это моя мечта — остаться здесь в качестве менеджера по Специальным Проектам.