– Пустите! – яростно прошипела она. – Черт побери, да пустите же!

Напрягая все силы, она попыталась вырваться, однако пальцы сжались еще крепче вокруг тонкого запястья; набухшая ниточка пульса колотилась в его ладонь.

– Спокойно, – тихо, но настойчиво произнес Адам. – Ради Бога, успокойтесь. Уверяю, мне это доставляет не больше удовольствия, чем вам. Нам предстоит провести в тесном общении долгие четыре недели. Я искренне не хочу быть вашим тюремщиком, Софья Алексеевна! – Он ждал, пока она соберется с мыслями, поймет, что у нее нет выбора. Бесполезно о чем-либо говорить, если решение уже принято.

Софью начала бить дрожь. В этот момент она показалась Адаму маленьким степным зверьком, ощутившим неотвратимость капкана. Она повернулась к нему. Черные глаза были непроницаемы.

– Я понимаю, граф, что вы, полковник гвардии ее императорского величества, обязаны подчиняться приказам и исполнять свои обязанности как послушный безмозглый солдат, каким вы, в сущности, и являетесь. – Презрение было написано на ее красивом лице. – Но у меня в отличие от вас еще сохранились мозги, а потому я не собираюсь с такой легкостью отказываться от права самой решать свою судьбу.

Граф чертыхнулся про себя, проклиная князя Голицына с его необычными методами воспитания. Тщательно скрывая свою досаду и гнев по поводу ее упрямой борьбы с неизбежным, Адам внешне спокойно произнес:

– В таком случае нам предстоит провести четыре недели в спартанских условиях, княжна.

– Что ж, так тому и быть. – В голосе девушки сквозило холодное равнодушие.

– Вы уже готовы вернуться домой? – вежливо поинтересовался он, сделав вид, что не слышал ее последних слов, – Или хотите еще побыть здесь?

– Я хочу остаться одна.

– В пределах вашей спальни – безусловно, – с тем же вежливым спокойствием уточнил Адам.

Дрожь снова пробежала по ее телу, но на этот раз Софья быстро сумела взять себя в руки. В эту ночь ей от него не избавиться, разве что за дверью собственной спальни. Придется с этим смириться. Но утром она возобновит наступление на деда. Не может быть, чтобы он всерьез собрался принести ее в жертву на алтарь семейных и государственных обязательств.

– Если вы будете столь любезны отпустить мою руку и поводья моего коня, граф, я, пожалуй, смогу оказаться в упомянутых вами пределах.

– Не имею желания провести всю ночь в погоне за вами по степи, – отчеканил Адам.

– Неужели вы всерьез думаете, что способны догнать Хана? – деланно усмехнулась она.

– Нет, – просто ответил он, – не думаю. Но я не выпущу его из виду. Только скучно так проводить ночь. – Слегка пожав плечами, словно повторяя ее слова «так тому и быть», Адам убрал руки.

– Благодарю вас, – с насмешкой пробормотала Софи. – Очень мило с вашей стороны, граф. – Повернув Хана на юг, она слегка пришпорила его, и тот взял с места в карьер.

Адам послал свою Пеструшку вслед, стараясь не потерять их из виду, что на равнине не составляло особого труда, хотя сейчас он был полностью уверен, что они скачут в Берхольское. Он добрался до усадьбы к тому времени, как Борис Михайлов уже завел Хана в стойло.

– Значит, вам удалось ее найти? – коротко спросил он, принимая поводья.

– Да, но не уверен, что многого достиг при этом, – хмуро откликнулся Адам.

– Княжна не любит, когда хватают под уздцы, – бросил через плечо Борис, уводя лошадь.

– В прямом или переносном смысле? – поинтересовался граф, направляясь за ним в теплую, тускло освещенную конюшню, полную запахов ароматного сена и терпкого конского пота.